Гость осадил. На полном скаку. Не дурак, понял, что своя шкура дороже чужих. Хотя готов, точно готов был собственными руками задушить. Вот прямо здесь и сейчас!
Но нельзя здесь! И сейчас! А можно не здесь. И потом…
— Ну, ничего, я тебе припомню! Всё. Всех своих ребят. Так и знай!
— Припомните-припомните. После. А пока я должен ввести вас в курс дел…
* * *
— Где его люди? Ты что, их…
— Ну зачем так кардинально? Они не успели ничего увидеть и узнать. Я так понимаю, тебе лишние покойнички теперь ни к чему? Ты с их начальником в дружбу играть должен?
— Должен. Хотя вряд ли получится.
— Что он привёз?
— Прямой приказ: передать Галиба в подчинение Первому. Я на контроле и обеспечении всех мероприятий под личную ответственность.
— Полезете через границу?
— Полезем. Другие его хозяева активности требуют, денежки заокеанские отрабатывать. А наши не против.
— Смотри-ка, облобызались, как на прошлой войне. Того и гляди «второй фронт» открывать будем.
— Хреново всё это. Не обыграть нам тех штатовских ребят. Не станут они Галиба ни с кем делить.
— Объяснил?
— Попытался.
— Ну?
— Хрен гну! Всё фигня вопрос — Галиб наш, значит, вперёд и с песней. Шапками ворога закидывать. Короче, лезем голым задом ежа давить…
Сергей только вздохнул. Впрочем, начальство на всё своё мнение имеет. И тех имеет, которые на это мнение своё имеют.
— Ладно, иди трудись.
— Ты какую-нибудь весточку от его людей кинь, а то он меня со всей требухой скушает.
— Добро, чиркнут они ему записочку — привет с поцелуйчиками. Ничего с ними не случится, если себя будут тихо вести. Ну а если дёрнутся…
— У тебя дёрнешься…
Сопровождающие лица устроились со всем возможным комфортом. Отдельное здание без окон с единственной дверью, но со всеми удобствами. Живи — ни хочу. В том смысле, если не захочешь, то и не будешь. Потому что регламент — к двери не подходить, никого ни о чем не спрашивать и браслет с радиомаяком не снимать. Не дай бог!
А всё прочее — питание, душ, туалет, постель. Музыка, опять же шашки, домино… Прислуга — какая-то бабушка в парандже. Наверное, глухонемая, потому что ни одного слова не сказала. Отдыхай — в полное своё…
Взяли ребят прямо в машине. Перед которой на проезжую часть выбежал мальчик. И упал. На асфальт. Под колеса. После чего в салон постучала какая-то встревоженная дама без лица, с одними глазами, и стала жестикулировать и что-то кричать. Додавливать пацана было нельзя, во избежание привлечения к себе всеобщего внимания. Нужно было как-то договариваться.
Водитель опустил стекло, придав своему лицу скорбное выражение, чтобы начать диалог. Но дама в парандже, не переставая кричать, сунула руку в недра одежды и брызнула в салон тугой струёй газа. Находившиеся в машине пассажиры закатили глазки и отрубились, прежде чем успели вынуть оружие. А когда глазки раскрыли, уже были не там, а здесь. И что интересно, ни одной физиономии, кроме дамы в парандже, они не видели. На своё счастье. Потому что, если бы видели, то итог мог случиться иной — лежали бы они в менее комфортных условиях, друг на дружке, без всяких удобств, но их бы это уже не беспокоило.
Старушка в парандже принесла воду и лепёшки. Вытащила видеокамеру. И блокнот, в котором было написано: «Сообщите ваши имена, число, время записи и что с вами всё в по- рядке».
Узники встали рядком и по очереди сообщили, как их зовут, что у них все хорошо, они всем довольны и благодарят хозяев за доброе к ним отношение, уют и питание. Они были признательны, так как видели, как таких пленников ставят на колени и дырявят им головы из американских кольтов так, что никаким врачам черепушку обратно не собрать.
Старушка в парандже поклонилась и ушла.
Пленники остались.
Ну, и бог с ними…
* * *
Воинскую часть обложили со всех сторон. На высотках залегли пулемётные расчёты, вдоль периметра густо расположились гранатомётчики. Подогнали два грузовичка, с них сдёрнули тенты, расчехлили крупнокалиберные счетверённые пулемёты, пули которых могли легко прошить стены казармы навылет. На подъездных дорогах установили мощные фугасы и поставили хорошо вооружённые засады, чтобы сдержать на час-два подход правительственных войск.
Всё было готово. Ждали только приказа. Но его не было.
Командиры тревожно переглядывались, качали головами — что он медлит, пора!.. Ещё несколько часов и начнётся рассвет…
Но Галиб молчал. По жизни и по ситуации.
Пауза затягивалась. Галиб думал. И что-то такое надумал.
Он подозвал своего Помощника, что-то написал ему. Тот кивнул. Отошёл и распорядился.
— Пошлите парламентёров и предложите им сдаться.
Командиры замешкались. Дело было рискованное — при ведении переговоров с врагом исчезал фактор внезапности, а он первооснова успеха. Одно дело расстреливать и забрасывать гранатами безоружного, сонного, деморализованного противника и совсем другое воевать против окопавшегося, хорошо организованного и вооружённого подразделения. Вести переговоры — это значило подставлять свои головы под пули.
— Это приказ Галиба. Надеюсь, вы его услышали? — напомнил Помощник.
Приказ Галиба, конечно, услышали. Никто не хотел лишиться ушей. Возможно, вместе с головой.
В сторону части тронулся джип с болтающимися на зеркалах заднего вида белыми тряпками. Перед шлагбаумом джип остановили довольно грубо, уперев в окна стволы автоматов.
— Руки на затылок! Быстро! Кто такие?
— Парламентёры.
— Чего? Какие такие парламентёры? Документы!..
— Мы от Галиба.
— Какого к дьяволу… Кого? Галиба?!
Парламентёры указали кивком головы назад. Солдаты вгляделись во тьму. На высоком бархане стоял в полный рост, не скрываясь, человек в белом халате.
— Галиб! Галиб!
Автоматы дрогнули.
— Что хочет уважаемый Галиб?
— Поговорить с воинами. Пропустите нас в казарму.
— Но у нас начальство, нас под трибунал…
— Галиб не хочет убивать вас. Не хочет проливать кровь правоверных мусульман. Пропустите нас.
Галиб стоял на высоком бархане, как статуя, и ветер трепал полы его белой, в черноте ночи, одежды. Он был как бог. Он и был богом.
Солдаты молча расступились. Парламентёры беспрепятственно прошли в казарму.
— Подъем, — скомандовали они.
Солдаты зашевелились, приподняли с подушек головы.
— Мы от Галиба! — сразу сообщили парламентёры. — Он не желает причинить вам вреда и потому послал нас. Вы можете убить нас, но тогда вы умрёте все до одного. Галиб держит своё слово. Вы знаете это.
