Коломба отчаянно пыталась вынуть пистолет непослушными пальцами. Раздался еще один выстрел – на сей раз стреляли по ней. Дробины просвистели у нее над головой и вонзились в стену, взметнув облако штукатурки. Под отдающееся от железобетонных стен эхо выстрелов она кинулась к одной из трех колонн, подпирающих потолок спортзала. В это мгновение из схрона, крича, выскочил араб лет двадцати в рваных джинсах и белой футболке. Схрон представлял собой полость метровой глубины и ширины, где когда-то проходили канализационные трубы. Мужчина прятался там с тех пор, как здание окружила полиция. Передернув затвор, он загнал в патронник новый патрон. Растерявшаяся, беззащитная Коломба превратилась в идеальную мишень. В ушах звенело от выстрелов, и ей никак не удавалось прицелиться. Она не успевала ни открыть ответный огонь, ни укрыться за колонной и чувствовала себя беспомощной и отяжелевшей, как влипшая в мед муха. Несмотря на расстояние, дуло ружья стало огромным. Черное солнце, готовое испепелить ее, поглотить.
Убить.
«Господи».
В эту секунду Коломба была абсолютно уверена, что ей пришел конец. Она умрет в темном, смердящем пóтом и порохом подвале. Умрет, потому что стремглав окунулась в неведомую пучину, начав свое безудержное падение в заваленном трупами поезде.
Не оставляя попыток поднять налившийся всей тяжестью мира пистолет, Коломба увидела, как пальцы араба сжимаются на спусковом крючке. Ей показалось, что она слышит щелчки шестеренок, передающих давление пальцев сначала к собачке, а затем к бойку и капсюлю гильзы. Она ощутила, как загорается порох и в гильзе крошечным пламенным облачком расширяется газ. Вдруг дуло ружья заслонила тень: наперерез стрелку с криком и поднятыми руками бросился имам.
Коломба так и не узнала, что именно говорил Рафик: она разобрала только слово «la» – «нет» по-арабски, – а в следующее мгновение газ прогнал патрон по стволу, и дробины вошли в его тело со скоростью, вдвое превышающей скорость звука. В отличие от Коломбы единственной защитой старика была вера, которой – по крайней мере, для этого мира – оказалось недостаточно. Все девять дробин попали ему в грудь и низ живота и вышли через спину. Миг – и здоровый человек у нее на глазах превратился в окровавленный кусок мяса.
Однако за это время ее пистолет описал в воздухе дугу и оказался в огневой позиции. Коломба выстрелила. Ее указательный палец так быстро нажимал на спусковой крючок, что все двенадцать выстрелов слились в один затяжной взрыв. Стреляя, она закричала и еще продолжала кричать, когда парень с пробитыми грудью и лицом пошатнулся и с хлюпаньем мокрой тряпки ударился о стену. На секунду он словно приклеился к стене, а потом в судорогах заскользил на пол: его мозг разорвало в клочья, но организм еще подчинялся императиву выживания и пытался сбежать. Коломба продолжала вхолостую спускать курок, не отрывая глаз от изгибающегося, словно бескостного тела – сдувающейся оболочки, лишь отдаленно напоминающей человека.
Наконец она перестала кричать и пришла в себя достаточно, чтобы заменить отстрелянную обойму. Ее взгляд метнулся к схрону за шведской стенкой: она боялась, что оттуда вырвутся новые вооруженные боевики. В тайнике ничто не двигалось, но краем глаза Коломба видела, как пространство вокруг преображается. Стоило сфокусировать взгляд, все ускользало, но в миллиметре за периферией зрения спортзал наполнялся неуловимыми тенями, языками пламени, беззвучными криками и летящими, как фрисби, столешницами.
Коломба, задыхаясь, упала на колени. Она била кулаком о бетон, пока на костяшках не лопнула кожа и боль не рассеяла кошмар – кошмар, который, как ей прежде казалось, навсегда остался позади.
С полными слез глазами она на четвереньках подползла к Инфанти и приложила пальцы к его липкому от крови горлу. Пульс был нитевидным, но постоянным, однако левая половина его лица превратилась в фарш. Коломба подавила приступ тошноты, достала из кармана бумажные салфетки и прижала к ране, пытаясь остановить кровотечение.
По лестнице застучали шаги, и Коломба вскинула пистолет. На ступенях показались Эспозито и Альберти.
– Госпожа Каселли! – закричал Эспозито. – Не стреляйте!
Она опустила оружие:
– Нам нужна «скорая».
– Какого черта здесь стряслось? – спросил Эспозито.
Коломба продолжала зажимать рану Инфанти.
– В схроне прятался мужчина с ружьем. Да вызови ты наконец «скорую»!
– Рация здесь не ловит. Ни хрена не ловит! – всхлипнул Альберти.
Эспозито отвесил ему оплеуху:
– Проснись, сосунок! Беги на улицу и позови врачей! Они сразу за спецназовцами. Пошевеливайся!
Альберти побежал наверх, и Эспозито склонился над имамом:
– Этот еще живой.
– Смени меня, – сказала Коломба.
Эспозито занял ее место. Только поднявшись, она заметила, что перемазалась кровью по локоть.
«Жаловаться не на что. Эта кровь могла быть твоей», – подумала она, все еще дрожа и задыхаясь. Все это не на самом деле. Всего лишь кошмар из прошлого. Как и поезд и Париж.
Она не убивала этого человека.
Имам прижимал руки к развороченному животу, почти неслышно бормоча молитву. Под ним растекалась лужа крови.
– Врачи уже на подходе, – сказала ему Коломба.
У имама, казалось, наступило просветление. Он перестал молиться.
– Омар был славным мальчиком. Он просто испугался, – чуть слышно произнес старик.
– Омар?
– Омар Хоссейн… Мальчик, который в меня стрелял.
– Он причастен к теракту в поезде?
Словно понимая, что его время на исходе, имам поспешно возобновил молитву. Коломба повторила вопрос и встряхнула его за хрупкие, костлявые плечи.
– Нет. Он был настоящим мусульманином, но знал, что вы ему не поверите… Потому что он был знаком с… теми из видеоролика.
Коломба почувствовала новый прилив адреналина:
– Кто они такие, имам?
Его взгляд затуманился.
– Преступники… фальшивые… Все это обман, – пробормотал он.
Она снова мягко встряхнула старика:
– Пожалуйста, скажите мне, кто они.
– Я не знаю. Отпустите меня… – Он снова начал молиться на арабском.
Поняв, что не имеет права настаивать, Коломба пожала липкую от крови ладонь имама:
– Спасибо, что спасли мне жизнь.
В первый и последний раз имам взглянул ей в лицо и обнажил красные от крови зубы в улыбке:
– Не я спас вас, а всесильный и достохвальный Аллах. Он уготовил вам особое предназначение, хоть вы об этом пока и не знаете, – сказал старик. Челюсть его обмякла, и он умер.
Словно во сне, Коломба поднялась и оглядела превратившийся в бойню спортзал. Эспозито продолжал зажимать раны Инфанти, бормоча ругательства и слова утешения. Кровь, вонь, два трупа и один умирающий.
