Девочка открывает дверь в чулан, и ее тень падает на лицо запертого там человека. На привязанном скотчем к стулу мужчине нет ничего, кроме трусов. Его рот туго зажат обмотанной в несколько оборотов вокруг затылка клейкой лентой. На месте одного глаза зияет покрытая кровавыми струпьями пустая глазница, другой распахнут от ужаса. Его мочевой пузырь самопроизвольно опорожняется, и на трусах расплывается мокрое пятно.
Равнодушная к смраду пота и мочи, Девочка хватает его за левую руку. Связанный мужчина пытается вырваться, но ему это не удается. Он невнятно мычит. Оставшийся на кухне бывший полицейский догадывается, что означает бормотание пленника: он спрашивает за что. Спрашивает, чего они от него хотят.
«Еще рано для вопросов, – объясняла бывшему полицейскому Девочка. – Он пока не готов отвечать».
«Мне он кажется вполне готовым, – возражал полицейский. – Может, хотя бы попытаемся?»
«Рано». Девочка никогда не меняет тона, даже когда говорит с ним. Даже когда ей приходится разжевывать ему очевидные истины – например, как сломить волю человека.
Бывший полицейский не знает, где она этому научилась. Не знает он и того, каким образом она пережила казнь в Коробке и освободила его. Главное, что ей это удалось, и бывшему полицейскому остается только верить в нее. Повиноваться ей и надеяться на ее милосердие.
Девочка прижимает плоскогубцами левый мизинец связанного мужчины. Тот начинает мычать еще громче, невразумительно умоляя о пощаде. Девочка медленно качает головой.
– Рано, – говорит она, смыкает плоскогубцы и готовится к долгой ночи.
1
Мужик был конченым кретином, – одевался как кретин: брюки с отворотами и мокасины на босу ногу, – у него была кретинская, да вдобавок еще и загорелая физиономия, и, словно этого было мало, разговаривал он тоже как кретин. Данте Торре с трудом удержался, чтобы не сообщить кретину его диагноз, и с деланым энтузиазмом вошел за ним в портик университета Сапиенца. За внушительным фасадом ректората скрывались гораздо более древние корпуса, где размещались факультеты. Он задерживал дыхание, пока снова не оказался под открытым небом. Попав в центральный двор, он набрал полные легкие воздуха, и Кретин, также известный как доцент Франческо Дельи Уберти с кафедры новейшей истории, обернулся к нему:
– Все хорошо, господин Торре?
– Конечно. Так о чем вы говорили, профессор?
– Я говорил, что ребята будут счастливы с вами познакомиться.
К ним, смеясь и толкаясь, направлялась группа студентов. Данте повернулся боком к молодежи и вскинул руки, вовремя избежав столкновения. Из его папки на булыжную мостовую посыпались бумаги и ручки. Кретин нагнулся:
– Позвольте вам помочь.
Данте поспешно подобрал один из листков, пока тот не успел к нему прикоснуться.
– Не беспокойтесь, я сам.
– Что вы, это такие пустяки.
– Я сам, – не допускающим возражений тоном повторил Данте.
Кретин резко выпрямился:
– Простите.
Данте попытался улыбнуться.
– Просто у меня тут… как бы своя система, – на ходу придумал он. Господи, до чего ему было паршиво.
Всю ночь Данте проворочался, размышляя о предстоящей встрече, и каждые двадцать минут вставал то за кофе, то за таблетками, то за водкой, водой и сигаретами. Заснуть ему удалось только на рассвете. Во сне он шел по сужающейся пещере, пока свод не стал настолько низким, что двигаться дальше было невозможно, – в жизни он не осилил бы такой подвиг даже под транквилизаторами, – а повернув назад, обнаружил, что выход завален огромным валуном. В этот момент по пещере прокатился голос Отца, приказывающий Данте отрезать его больную руку. Он проснулся, и его вывернуло провонявшей спиртом желчью прямо на себя.
Не вставая, он закурил сигарету. Могло быть и хуже: он мог захлебнуться собственной рвотой во сне, как Джон Белуши. Сорвав с кровати постельное белье, Данте сунул его в ванну своего люкса и попытался отстирать пятна, чтобы горничная не поняла, что с ним стряслось. Его потуги привели к самым плачевным результатам – пришлось вывесить сырые, вонючие простыни на балкон и надеяться, что они высохнут. К счастью, стоял прекрасный солнечный день, и солнце слепило Данте даже сквозь зеркальные очки.
Только теперь он заметил, что Кретин, похоже, о чем-то спросил и дожидается ответа. Данте нащупал в слуховой памяти его последние слова: доцент спрашивал о его образовании.
«Какой же ты зануда».
– Я даже школу толком не окончил, – сказал он вслух.
– Правда? Судя по вашей речи, никогда бы не подумал. Я в том смысле, что вы производите впечатление глубоко образованного человека, – пояснил Кретин.
Данте продолжал вертеть головой, прикидывая периметр двора и ширину проходов и пожарных выходов. Стены казались до тошноты близкими, гомон во дворе резал уши. Он уже взмок от пота.
– Я самоучка. Но официального образования не получил.
– Должно быть, из-за похищения?
«Должно быть, из-за похищения? – мысленно передразнил Данте. – А из-за чего же еще? Кретин».
– Да. Когда я сбежал, мне было уже почти восемнадцать, и мне пришлось получать свидетельства об окончании младшей и средней школы. Это оказалось довольно сложно. Помимо меня, в вечернюю школу ходили только дети и неграмотные старики.
– То есть вы сбежали из силосной башни, где вас держал Отец?
– Браво. А вы, вероятно, из династии профессоров?
Кретин улыбнулся:
– Мой дядя возглавляет факультет политологии, а отец преподает в Лозаннском университете. Вы узнали фамилию?
«Нет, я узнал, что без протекции ты бы унитазы драил, а не в доцентах ходил».
– Да. Прославленная фамилия, – с натянутой улыбкой сказал Данте.
Ему нестерпимо хотелось удрать. Капли пота уже стекали по икрам. Оставалось лишь надеяться, что доцент ничего не замечает. Данте был одет в черный костюм, а на черном обычно не видно мокрых пятен. Помимо костюма, на нем были белая панама, из-под которой виднелись светлые волосы до плеч, и шипованные криперы со стальными носами. Он смахивал на Дэвида Боуи времен «Let’s Dance», правда изрядно вытянувшегося и похудевшего.
– Вот мы и пришли, – сказал Кретин, показывая ему на полсотни раскладных стульев, расставленных прямо во дворе. Напротив них стояли стол, стул и микрофон, а позади стола – похожий на гигантский блокнот флипчарт, со шнура которого свисал синий маркер. – Согласно вашим пожеланиям, мы устроились на свежем воздухе. В свете недавних событий мы можем лишь надеяться, что кто-то придет…
– Мы далеко от станции, – сухо произнес Данте.
– Кто знает, не подложат ли эти сумасшедшие новую бомбу.
