– Я просто удивлен, что, когда копа отстраняют, ему оставляют личное оружие.
– Почему нет? Мне не предъявлено каких-либо серьезных обвинений, – рассердилась Коломба.
– Может, серьезное преступление ты совершишь как раз с помощью личного оружия. – Данте ухмыльнулся и проглотил две таблетки разного цвета и формы, запив их водкой из мини-бара. – Иногда я спрашиваю себя, как человечество до сих пор себя не угробило.
Коломба положила пистолет на прикроватную тумбочку рядом с потрепанной книжкой «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли и выключила свет.
– Спи давай, – сказала она, разделась и, оставшись в майке и трусиках, забралась под одеяло.
Данте прекрасно видел в темноте, к тому же в комнату падал свет с улицы. Надо было, конечно, отвернуться, пока Коломба готовилась ко сну, но ему это не удалось. Вытянув руку в открытую дверь, он мог бы к ней прикоснуться. Разумеется, ничего подобного Данте не сделал, но был рад, что Коломба сейчас его не видит. Не обязательно было разбираться в микродвижениях и языке тела, чтобы прочесть эмоции на его лице.
«Ты превращаешься в маньяка».
Данте всегда вел себя с Коломбой так, словно оба они были бесполыми: такое поведение казалось ему наиболее уместным, но стоило все больших усилий. От малейших ухаживаний его удерживала уверенность, что он ей неинтересен, да и опыт подсказывал, что их отношения закончились бы провалом. Пожалуй, предлог, под которым девушки по всему миру отказывают непрошеным воздыхателям, не так уж и надуман: иногда влюбленность действительно разрушает дружбу.
И все-таки с некоторых пор – точнее, с момента, когда их снова свел недавний теракт, – помимо физического влечения, его одолевало новое чувство, остававшееся безымянным только потому, что Данте не желал давать ему имя. И он никак не смог бы назвать его дружеским.
Поворочавшись на раскладушке, Данте закурил последнюю сигарету.
«Какой бред. Можно подумать, тебе мало неприятностей».
Он задумался о другой женщине, вызывающей у него гораздо менее сладкие сны, чем Коломба, а заснув, увидел перед собой ведьму с голубым языком.
Данте не мог знать, что ведьма в это время работала не покладая рук.
4
Зная, что слишком сильная боль может свести с ума, Гильтине периодически выключала пламя и переходила к сдавливанию и удушению. Она действовала осторожно, чтобы не сломать Пеннелли кости. За последние часы мужчина не раз терял сознание, но упорно придерживался своей версии: он ни с кем ее не обсуждал, никому о ней не рассказывал. «Мне это было невыгодно», – выговорил он, давясь слезами и рвотой, когда Гильтине вынула носок у него изо рта. Она сунула носок обратно и подставила раскаленную плитку ему под мышку. Таксист изогнулся в беззвучном крике.
Верила ли она ему? На девяносто процентов. Даже на девяносто девять. Будь он закоренелым преступником или сотрудником спецслужб, он продолжал бы лгать в надежде, что его спасут или хотя бы отомстят за его смерть. Но Пеннелли был слабаком и сказал бы правду, чтобы прекратить пытки.
Гильтине повернулась к женщине. В ее работе сопутствующий ущерб был неизбежен, а иногда и необходим. Однако если остальные жертвы были предвиденными и обоснованными, то Пеннелли и его сожительнице предстояло пострадать в результате ее собственной беспечности. Поднялся ветер, и вместе с журчанием воды с улицы донеслись голоса.
«Не сейчас», – взмолилась Гильтине, но мертвецов разгневал ее промах, ее ошибка. Голоса становились все настойчивее. Она заткнула уши, включила телевизор и вырвала антенну. Трансляция сигнала прекратилась, и по экрану побежали жужжащие серые помехи. Она увеличила громкость до максимума.
«Белый шум электричества.
Чистота.
Пустота».
Резкий гул привел в чувство Пеннелли. Открыла глаза и Дарья. Ее лицо было измазано потеками туши и крови. Попытавшись избавиться от кляпа, она упала на пол и разбила нос, а потом только молилась, чтобы все побыстрее закончилось. Придушенный визг ее мужчины продолжал доноситься до нее вместе с отвратительной вонью сосисок на гриле. Когда чудовище в пластиковой маске делало с ним что-то ужасное, стоны становились короче и пронзительнее, а потом сменялись шумным пыхтением. Когда чудовище сняло с него кляп, раздались отчаянные мольбы – Роберто умолял, сулил, всеми способами пытался убедить мумию «ради всего святого перестать». Даже с закрытыми глазами Дарья точно знала, что происходит рядом. Она предпочла бы, чтобы чудовище заткнуло ей не только рот, но и уши, и даже попыталась об этом попросить, но изо рта вырвалось лишь мычание.
Теперь и она, и Пеннелли наблюдали за Гильтине, которая стояла на цыпочках, в экстазе раскинув руки. Казалось, женщина вот-вот забьется в эпилептическом припадке. Затем она упала на колени и закрыла уши своими кошмарными забинтованными руками.
Дарья поняла, что ей выпал единственный шанс на спасение. Откатившись по ковру к коридору, она поползла вперед. Если добраться до входной двери и каким-то образом ее открыть, возможно, ее увидит какой-нибудь прохожий. Лучше броситься в канал, чем снова попасть в лапы чудовища. Но не успела она проделать и половины пути, как рука Гильтине схватила ее за щиколотку и потащила назад. Дарья попыталась сопротивляться, упираясь в пол локтями, коленями и подбородком, но только сломала себе резец.
Не обращая внимания на ее жалкие попытки вырваться, Гильтине затащила ее в гостиную, приподняла и почти нежно заключила в объятия, а потом поднесла к ее шее рыбный нож и перерезала ей горло.
Пеннелли увидел лезвие, углубляющееся Дарье под подбородок, раскрывающуюся, подобно второму рту, рану. Он увидел то, чего не ожидает увидеть никто, – внутренности женщины, с которой он спал, трахался, ел и ругался. Ее перерезанную трахею, из которой вырвалось нечто вроде отрыжки, мускулы, позвонки, корень языка. А потом ковер залила кровь. Связанные скотчем ноги Дарьи колотились, как хвост русалки. Она билась все слабее, и наконец Гильтине выпустила тело и склонилась над мужчиной. Пеннелли смотрел на нее безумным взглядом, в котором смешались гнев, ужас и страдание. Будь он способен выразить свое чувство, оно бы выжгло весь мир.
Но такой возможности ему не представилось.
5
Данте проснулся на рассвете, но был настолько заторможен, что ему понадобился целый час, чтобы войти в комнату и принять душ. Обнаружив, что он оставил окно в ванной настежь распахнутым и температура снизилась до уровня ледникового периода, Коломба выругалась и ограничилась тем, что почистила зубы. После этого она спустилась на завтрак в гостиничный ресторан, в то время как Данте завтракал в машине с поднятыми дверцами, сделав себе кофе в подключенной к гнезду прикуривателя электрической кофеварке.
Он привез с собой банку кофе «блэк айвори», который потеснил в его сердце даже «копи-лувак», хотя у этих сортов было много общего. «Лувак» представлял собой полупереваренные мусангами кофейные зерна, а «блэк» – зерна арабики, которые собирались из испражнений проживающих в природном заповеднике слонов. Данте пришлось взять на душу непростительный грех, заранее перемолов их перед отъездом, но он старался как можно реже открывать банку, чтобы не выдохся аромат. То ли из-за воды, то ли из-за непривычной кофеварки кофе вышел не таким, как ему хотелось: фруктовые и цветочные нотки были довольно стойкими, а вот животный привкус почти исчез. Тем не менее Данте выпил четыре чашки, закусывая печеньем с отрубями.
