– Черт, черт, черт!.. Голова ноет… Не вовремя!..
Я поспешно от нее отключаюсь, но поскольку не успеваю одновременно с направленной коммуникацией сбросить и общую – опыта еще не хватает, – то невольно воспринимаю и всю картинку окружающей нас обстановки: и хазгаровцев, залегших за машинами метрах в семидесяти от нас, их пять человек, один ранен, атаковать пока вроде бы не собираются, и суету на территории гаража, где постепенно концентрируется ударная группа, однако гараж от нас действительно далеко, и отчаяние осажденных в офицерском Клубе, у них ранены почти все, и даже – на самом краю сознания – песчаного цвета танки, медленно продвигающиеся вперед.
У меня, вероятно, после арконской реабилитации, какое-то слегка искаженное, цветное восприятие мира. Своего рода ментальная синестезия. Охарактеризовать ее можно следующим образом: черное с огненными разрывами, которые гаснут, истекая багровыми струями. Словно то здесь, то там лопаются пузырьки красных чернил. И мне кажется, что в этом, точно в капле воды, отражается сейчас весь наш мир: всюду горит, везде стреляют, везде гибнут люди, везде содрогается от мучительных конвульсий земля. Кто мог бы предвидеть это весной? Ведь ждали от прибытия арконцев огромного праздника, ждали, что распахнется теперь дверь в таинственную Вселенную, что уже завтра, ну, может быть, послезавтра, пронзят ее трассы построенных нами могучих космических кораблей, что мы сами чудесно преобразимся, что звезды и галактики примут нас к себе как долгожданных гостей. Сияла заря ярких надежд. И вот во что это все превратилось буквально за три месяца. Ну почему, почему у нас всегда именно так? Я смутно помню – был еще молодой, но потом, уже в зрелом возрасте, много об этом читал – что точно такое же праздничное настроение воцарилось у нас в стране во времена перестройки: рухнула стена, разделявшая Запад и СССР, президенты двух великих держав провели историческую встречу в Рейкьявике, казалось тогда, что – все, идеологического противостояния больше нет, началась эпоха доверия, отныне мы будем дружить и с Америкой, и с Европой, будем сотрудничать, рука об руку, вместе построим новый прекрасный мир, мечту человечества – мир без ненависти и вражды. Сколько тогда было надежд! Какие вдохновенные речи звучали в эфире! А потом словно щелкнуло что-то в небе, свет надежды померк, время переломилось, войска НАТО двинулись к границам России, праздник закончился.
То же самое и сейчас.
Лавенков тяжело вздыхает и с трудом выдавливает из себя:
– Еще таблетку не дашь?
Сара пару мгновений колеблется, но все-таки достает из кармашка крохотный тюбик и выщелкивает оттуда зеленоватую гранулу.
Андрон жадно ловит ее спекшимися губами.
Поворачивает лицо ко мне:
– Пить хочется, а нельзя… Знаешь, я ведь два дня назад послал запрос на арконскую визу. Тихонечко так, слова никому не сказал. И получил ответ: «К сожалению, мы не можем предоставить вам статус добровольного переселенца. Ваша профессиональная принадлежность не соответствует тем требованиям, которые мы предъявляем»… Ну и так далее… – Он пытается усмехнуться, высвечивается между губ кромка зубов. – Вишь ты… «к сожалению»… «не соответствует»… Научились таки у нас канцелярскому языку… Но самое интересное тут вот что: по слухам… из коридоров… президент наш вроде бы тоже визу запрашивал и тоже – согласия не получил.
– Он что, действительно собирался на Терру? – Я, честно говоря, изумлен.
– В том-то и дело, что нет. – Андрон снова кривит губы в усмешке. – Зачем это ему? А вдруг на Терре его президентом не изберут? Нет, он рассчитывал, что на ближайшей пресс-конференции он эту визу предъявит журналистам, телевизионщикам и перед мониторами так это – эффектно ее порвет. Дескать, я остаюсь со своим народом, со своей великой страной! Повысит рейтинг. И вдруг – полный облом. Оказывается, он Новой Земле не нужен… Какой удар по амбициям!.. Снял после этого, к черту, своего пресс-секретаря. Видимо, его идея была… Кстати, опять же по слухам, американский президент тоже визу не получил. И ни один европейский политик. А то, что Рене Маркон заявил, что он на Терру не полетит, так ведь ему никто и не предлагал…
Говорить Лавенкову трудно. После каждой фразы просачивается у него из горла мокрый, надсадный хрип, сопровождающийся иногда слабым бульканьем.
– Ты бы отдохнул, – советую я.
– Спасибо… Уже отдыхаю… От всего… Честно говоря… Илья… я ведь рассчитывал на тебя… Рассчитывал… что ты замолвишь за меня словечко перед арконцами… Они ведь тебя послушают… Ты Виллему жизнь спас… Кстати, как они относятся ко всему этому?.. Так и будут спокойно смотреть, как нас убивают одного за другим?..
Я чувствую, как напрягается Сара. Мы с Андроном, разумеется, говорим между собой по-русски, но есть у меня сильное подозрение, что она понимает русский язык. Что, впрочем, естественно для работающего с россиянином спецагента ЦРУ.
Ладно, пусть понимает.
В конце концов мы ничего особенного не говорим.
Я смотрю туда же, куда и Андрон – в сторону арконского Купола. Кластер прожекторов, направленных на него, освещает пустое пространство вокруг защитного поля. Оно, как обычно, равнодушно мерцает, и это его равнодушие – само по себе дает ответ на вопрос.
– Арконцы не вмешиваются в дела Земли, – казенным голосом объясняю я. – По их мнению, то, что сейчас происходит, – наши внутренние дела.
Мне перед Андроном неловко. Я почему-то уверен, что если попробую скрыться под Куполом, то меня защитное поле легко пропустит. Но ведь оно не пропустит ни Андрона, ни Сару, ни любого другого, кто вдруг захочет найти там спасение. Без визы, без предварительного арконского разрешения внутрь Купола не проникнет никто. Не знаю, откуда у меня такая уверенность появилась. Быть может, это Виллем исподтишка, через экстрасенсорный канал, предостерегает нас от опрометчивых действий. А быть может, это просто я сам научился через тот же канал понемногу «считывать» намерения арконцев. В конце концов не все ли равно? Важно, что уверенность эта четкая, внятная, не вызывающая никаких сомнений. Вместе с тем Андрон меня прямо-таки поразил. Вот уж не ожидал, что он – именно он! – запросит визу на Терру. Кто угодно, только не Андрон Лавенков. Воистину человек – это умопомрачительная загадка. Никто не знает, что у него внутри. Если некое существо выглядит словно кошка, ведет себя словно кошка и мяучит как кошка, то это кошка и есть. И если человек называет себя чиновником, имеет статус чиновника и ведет себя как чиновник, то это тоже – чиновник и есть: частично одушевленный, департаментский функционал. Какие вопросы тут могут быть? И вдруг функционал начинает вести себя, как живой человек… Секундой позже я все же соображаю, что это так, да не так. Если Андрон говорит «замолви словечко», то это как раз типичное высказывание чиновника, нисколько не сомневающегося, что везде – блат. С другой стороны, если уж бегут с Земли такие, как Андрон Лавенков, значит, здесь действительно – все. Финал, спасения нет. Чутье чиновника, вырабатываемое годами, нельзя сбрасывать со счетов.
Я не знаю, что можно ему ответить.
