Нет-нет, Центр пока подождет.
Мы выруливаем на мост перед Бельском. Перила на правой его стороне выломаны, там стоит ограждение. Похоже, произошла авария, и действительно сверху, с середины моста, становится видно, что на другом берегу реки два трактора, выплевывающие натужные выхлопы, тащат из глубины лежащую на боку тушу автобуса. Из разбитых окон его стекает вода. Так вот какова судьба отставшей части конвоя. Выжил ли там хоть кто-нибудь, успел ли выбраться изнутри, или десятки фамилий будут приписаны к мартирологу, длина которого увеличивается с каждым днем? Каждая фамилия – смерть. Каждая фамилия – смерть. И это тоже свидетельствует о том, каков наш мир…
Мне вдруг, впервые пожалуй, захотелось уйти на Терру. Пускай там будет отупляющий, идиотический (согласно Марксу), изматывающий сельскохозяйственный труд, с утра до вечера, с вечера до утра, пускай там будет соха, отвалы земли, запах навоза, мычание дойных коров, пускай там будет скучное, как разваренные макароны, унылое, монотонное повторение пройденного пути, зато там не будет зеленоватых трупных теней, приторных испарений смерти, все явственнее, все сильнее пропитывающих земную жизнь.
И Лизетта, кажется, тоже что-то подобное ощущает. Она ловит в зеркальце наверху мой взгляд и спрашивает:
– Ты остался из-за меня?
Так ей все и скажи.
– Из-за тебя, разумеется, но, конечно, не только из-за тебя. Из-за себя самого – тоже. И из-за него, – я слегка киваю на Павлика. – И из-за Машеньки. И в каком-то смысле даже из-за Анжелы. Вообще – из-за всего, что у нас есть…
– Не понимаю, – задумчиво произносит Лизетта.
– Поговорим об этом потом…
Она в значительной мере права. Из-за нее, конечно, из-за нее прежде всего. Из-за нее, и это чистая правда. Никогда раньше такого не ощущал, но теперь мне совершенно ясно, что я остался именно из-за Лизетты. Я не знаю, что дальше будет с нами со всеми. Я не знаю, что дальше будет с Землей. Выживем ли мы, чиркнув по краю бездны, как в истории человечества происходило уже не раз, или гребень вздымающейся катастрофы накроет нас с головой. Этого не знает никто. Я – в том числе. Твердо я знаю только одно: даже если нам суждено утонуть, мы утонем с ней вместе, не расцепляя рук, я до последней секунды буду поддерживать ее на поверхности, сам уже захлебнусь, но последний глоток воздуха отдам ей…
Лизетта вновь ловит в зеркальце мой взгляд.
– Или нет… Кажется, я понимаю, – медленно говорит она…
Улицы Бологого пустынны. Начало шестого утра – большинство людей еще спит. Мы оставляем джип в переулочке неподалеку от станции и проходим в само здание, схожее по конфигурации с праздничной, вытянутой, овальной коробкой конфет. Здесь нам везет. По расписанию скоро должен прибыть «Сапсан», следующий на Петербург. Стоянка в Бологом у него всего две минуты, сто двадцать секунд, но больше нам и не надо. Билеты в кассе, к счастью, тоже имеются. Я беру бизнес-класс, чтобы нам сидеть за одним столиком, и в кафе, в уютной нише, неподалеку, видя блеск в глазах Машеньки, Павлика и Лизетты, покупаю салаты, поджарку, чай, кофе, пирожные – сметается это все за пару минут, причем молодежь, как я понимаю, не прочь была бы и повторить, а затем в полусонной одури мы располагаемся на платформе. Залитая вдоль косым солнцем, она совершенно безжизненна. Мы здесь одни, и мне кажется, что во всем мире мы тоже сейчас одни: на тысячи километров вокруг простирается теплая, такая же еще сонная, убаюкивающая тишина.
Впечатление это не рассеивает даже непрекращающийся поток новостей. Сеть заполнена роликами, демонстрирующими процесс самоликвидации Станций: исчезает дымка защитного поля, выцветает оранжевая черта, обозначающая границы его, манной кашей оползают очертания Куполов, и наконец светлые лужицы «молока» без следа впитываются в почву. Картинки эти перебиваются комментариями экспертов, взахлеб пытающихся объяснить нам то, чего они сами не понимают. Подводятся предварительные итоги. Согласно первым оценкам количество переселившихся на Терру землян составляет около трех миллионов человек. Эксперты считают, что этого вполне достаточно для запуска устойчивого развития. Упоминается ряд деталей: оказывается, сопротивление стран Юга привело к тому, что баланс мигрантов смещен в сторону белых европейцев и американцев, также – в сторону китайцев, индийцев, а среди них – в сторону городского и образованного населения. Обсуждаются последствия этого для Земли. Политики разных стран в один голос призывают граждан к спокойствию и клянутся буквально в ближайшие дни наладить везде нормальную жизнь…
Сообщения перебивают друг друга. Их целые тьмы, но мелькают они как тени, пребывающие где-то в астрале. К нам это отношения не имеет. Машенька дремлет, доверчиво привалившись ко мне. Лизетта отходит в сторону, прижимает к уху сотовый телефон, до меня долетают обрывки скомканных фраз: «Все в порядке, мамочка… Не беспокойся, у нас все, все в порядке… Мамочка!.. Мы уже едем домой»…
– Как вы думаете, они вернутся когда-нибудь? – спрашивает Павлик.
Он, конечно, имеет в виду арконцев.
Я пожимаю плечами.
Сказать мне нечего. Ответ известен лишь звездам, которые сейчас не видны.
В свою очередь спрашиваю:
– А твои родители – как?
– Добрались до Бельска. Там сейчас организуется эвакопункт…
– Откуда ты знаешь?
Теперь пожимает плечами Павлик:
– Знаю, и все…
Вот в том-то и дело, что «знаю, и все». Кажется, я действительно инициировал и Лизетту, и Павлика, активировал ту загадочную структуру сознания, которая ответственна за экстрасенсорное восприятие. Кстати, арконцы, по словам Виллема, в свое время так и не сумели установить, каким образом у них зародилась эта мутация. Она просто всплыла, словно совершенно естественный элемент эволюции, словно телеологический горизонт, утвердилась как то, чему предначертано быть. Теперь наша очередь разгадывать эту тайну. Если, конечно, ее можно вообще разгадать. Пока ясно только одно: речь тут идет о принципиальном преобразовании человека. Чтобы выжить, мы должны стать другими, тогда и только тогда возникнет надежда, что будущее у нас есть… Я думаю, что это будет ох как не просто! Я почти воочию вижу все препятствия и завалы, которые ждут нас на этом пути. Виллем ведь не случайно упоминал об этапе гонений на самых первых эмпатов, которые у них поначалу считались опасными монстрами и вытеснялись на социальную периферию. На Земле же, как я понимаю, все будет гораздо хуже. Мы не арконцы, единственное, что мы умеем по-настоящему, – это ненавидеть «чужих». Чужой? Значит, убирайся отсюда! Чужой? Значит, среди нас тебе места нет! В этом смысле и Лизетте, и Павлику, если они действительно пробудились, предстоит очень нелегкая жизнь. Тем более что своей «высокой болезнью» они станут заражать и других.
– Все будет хорошо, – говорит Лизетта.
Я, задумавшись, не заметил, как она подсела ко мне.
– Все будет хорошо, Илья Васильевич, – говорит Павлик с другой стороны.
