Каховский выехал вперед, попытался подскакать ближе, но его попытка была пресечена выстрелом. Судя по звуку, стреляли из охотничьего ружья. Второй выстрел пробил шляпу командира.
Спешиваясь, Каховский пробурчал:
– Совсем стрелять не умеют, так уж и не брались бы…
– Стрелять, господин полковник, они как раз и умеют, – насмешливо бросил Круковский, оказавшийся рядом. – Тут кто-то из настоящих солдат. Эх, этим бы мужикам да десятка два штуцеров, да легкую пушечку! А так… Пока охотничьи ружья перезаряжать будут, тут мы их и возьмем.
– Ну хоть будет веселее, – усмехнулся Каховский. Радуясь неизвестно чему, Петр Григорьевич еще раз посмотрел на баррикаду: – Ну, вот господа – это уже настоящий бунт! Баррикада сделана на совесть. Есть предложения, господа? Или сразу атакуем?
Офицеры пожали плечами: «Какие тут предложения, атаковать надо!»
Полковник вскочил в седло. Офицеры отошли к своим взводам.
– Развернуться в боевой порядок! – Солдаты перестроились из походной колонны в стрелковые цепи. – Отряд, внимание! – весело прокричал Каховский, вытаскивая из ножен саблю. – В атаку – бегом. Ура!
Защитники дали залп в небо. Кажется, никто из них не стремился попасть в человека. Солдаты же палили профессионально и безжалостно.
Каховский несся в атаку. Как же давно он мечтал о таком – скакать впереди полка, увлекая его за собой! Враг разбегается от одного вида храброго всадника, зная, что впереди летит он, прославленный герой! Нужно гнать и рубить, гнать и рубить!
Полковник стремительно сближался с баррикадой. Когда перед ним встало препятствие – навозная телега, Каховский ударил лошадь каблуками, посылая ее вверх, на взятие барьера. Гнедая, отлично выезженная, прекрасно слушалась и почти преодолела препятствие, а всадник уже примерился, кому он нанесет удар, избрав противника – здоровенного мужика. Но тут лошадь напоролась грудью на деревянные вилы и опрокинулась на бок.
Каховский, будучи неплохим наездником, успел-таки вскочить на ноги и броситься в бой. Ему попался достойный противник. Судя по ухваткам – солдат. Либо отставной, либо беглый. Мужик, бросив вилы, схватился за ружье, приняв рукопашный бой. Полковник пропустил движение крестьянина. К счастью, в последний момент ему удалось увернуться и принять приклад в плечо, а не в голову. Но все-таки удар был настолько силен, что Каховский отлетел в сторону. Краем глаза отметил, что его солдаты уже захватили укрепление и ведут бой внутри баррикады.
Искусство штыкового боя, вбитое за годы службы, сыграло с отставником скверную шутку. Он послал на «добивание» упавшего врага ствол, запамятовав, что штыки для дробовиков не предусмотрены. Будь это армейское оружие, жало уже пригвоздило бы полковника к земле, или же длинный ствол сломал ребра, а то и пробил бы тело. Но охотничье ружье было коротковато. Каховский, перекатившись на левый бок, попытался достать противника клинком, но не сумел. Отставник, не жалея сапог, отбросил ногой саблю и замахнулся прикладом…
Неизвестно, как развивались бы события, но раздался выстрел и крестьянин стал грузно оседать на землю. За его спиной полковник увидел Круковского, опускающего пистолет.
– Благодарю вас, господин штабс-капитан, – искренне поблагодарил Каховский спасителя.
Тот сдержанно кивнул и ушел к солдатам, уже добивавших защитников баррикады. Сами, кажется, потерь не имели. А, нет – несколько нижних чинов получили ранения. К счастью, нетяжелые.
Каховский подошел к лошади. Она уже не брыкалась, а только дрожала всем телом и храпела. Вытащив из-за пояса пистолет, о котором в горячке боя позабыл, полковник взвел курок, приставил ствол к лошадиному уху и нажал на спусковой крючок.
Круковскому удалось спасти от расправы человек пять. Все остальные – их оказалось более тридцати, были убиты. Да и оставшиеся в живых имели ранения от штыков, а двое вообще не могли передвигаться самостоятельно.
– Ну-с, мужички сиволапые, – подошел к пленным командир отряда. – Почему это против власти бунтовать вздумали? Сначала – управляющего убили и пограбили, а теперь – против правительства пошли.
Один из мужиков, зажимая рукой полуотрезанное ухо, что-то невнятно пробормотал. То ли прощения просил, то ли – послал допросчика по известному адресу. Второй, выглядевший покрепче и поздоровее, ответил:
– Так ведь жечь будете. Оттого и решили всем обчеством насмерть биться, а в деревню не пускать!
– Этого кого мы жечь собирались? – искренне удивился Каховский.
– Корчную-то спалили? Спалили. А теперь и нас жечь будете.
– А, так деревушка называлась Корчная, – засмеялся командир. – Не палили мы ее.
– А пламя и дым пошто всю ночь валили? Нешто в апреле молния стукнула? – усмехнулся мужик. – Да и Егорка, кумов сынишка, прибежал и грит: «Тятьку солдаты железными палками бьють да деревню жгуть». Мы вместе с корчневцами да хоньковцами управляющего вбивали. Так нешто нам ослабление выйдет?
– Ну, ту деревню мы, допустим, не жгли. Спалили то, что вы у управляющего украли. И пороли тех, кто управляющего убивал. Хотели было и в вашей деревне только показательную порку устроить. Теперь – спалить придется, – с сожалением сказал полковник. – Знаешь, за что? Не знаешь? За то, что выступили с оружием в руках против законной власти!
– Барин, подожди, – заволновался мужик. – Как палить-то? Те, кто управляющего убивал и зорил, все мертвые лежат. Вона Онисим-солдат валяется. Он же первый заводила и был. Шебутной по жизни – за это его управляющий в солдаты и сдал. Вернулся с месяц назад Онисим и грит: «Царя в Питере убили, сам видел. Службу – на хер! Землю пошли делить – наша теперь!»
– А ты, выходит, херувимчик? С крылышками? – ухмыльнулся полковник. – Чего же ты с ружьем-то тут делал?
– А чё я-то? Все пошли. Из Хонькова ночью народ пришел. Говорят – давайте вместе супротив солдат биться. Ну, и я пошел.
– Ну-с, раз пошел, значит, и ответ держать будешь, – строго сказал Каховский и крикнул профосам: – Вешайте всех пятерых! Деревню – сжечь. Добро не тащить. Баб и девок – не трогать! Увижу, если кто девку завалит – сам пристрелю!
К командиру отряда подошел Круковский. Заметно нервничая, обратился к нему:
– Господин полковник, прошу вас – отмените приказ. Как можно жечь и вешать? Это же наш народ. Мы – армия, которая должна его защищать. Что же мы делаем?
Каховский посмотрел на штабс-капитана с сожалением. Потом медленно и как-то нехотя процедил сквозь зубы:
– Знаете, господин Круковский. Я ведь чего-то такого ждал от вас. Неповиновения во время боевой обстановки…
– Которое, позволяет командиру пойти на крайние меры. Вплоть до того, чтобы застрелить подчиненного, – продолжил за него штабс-капитан.
– Вот именно, – кивнул полковник. – Но все же я не такая неблагодарная скотина, чтобы убить человека, спасшего мне жизнь. Но своего приказа я отменить не могу. Ибо, – воздел перст полковник, – бунтовщики должны быть наказаны! Иначе то, к чему мы шли просто рухнет.
