Тобольск, Сургут и Красноярск древнее Джеймстауна, Нью-Йорка и Бостона. Но никаких самоуправляемых штатов или ассоциаций свободных фермеров на сибирских просторах не возникло. Русским служилым людям и в голову не приходило, что они могут управляться как-то иначе, чем царем из Москвы. Вся домонгольская система собственности на Руси основывалась на коллективном владении землей. А вместе с принятием христианства не появилось византийских представлений о праве на землю. В российских учебниках и Смута рисуется чуть ли не потерянным временем, хотя это был период накопления капиталов и идей, активного приобщения к европейской культуре, давшего обильные всходы в петровскую эпоху.
Вся русская державность выросла из идеи пространственной экспансии. Веками люди привыкали, что на экономические проблемы существует один ответ – расширение пространства. Освоение целины в Казахстане не только при Хрущеве выглядело предпочтительнее повышения эффективности хозяйства в Нечерноземье. Вплоть до Великих реформ Александра II русским удавалось заимствовать передовые технологии на Западе, сохраняя примитивную социальную и политическую организацию. Идея «государства» верно служила для обоснования права любой установившейся власти подавлять собственное население и распоряжаться ресурсами не во благо общества, а именно государства – феномена, который ничем конкретным не воплощается.
Защита государства во все времена являлась высшей ценностью. Защитили даже сталинский режим, хотя в глазах миллионов он заслуживал демонтажа. Государство успешно вытеснило народ. Количество лиц, осужденных за антигосударственные преступления, росло век от века. И даже Ломоносов полагал, что Россия будет прирастать Сибирью, а не талантами людей. Значимость территорий оценивалась исключительно с точки зрения приносимой ренты. Богатством считались леса и недра, золото и нефть, но никак не имущество граждан. Можно сказать, что место России в мировом разделении труда выбрано элитами вполне осознанно.
Как заметил экономист Владислав Иноземцев, плоды достижений в России очень редко проливались на население
. А ее размеры и потенциал играли с ней злую шутку: русская элита после первых же успехов входила в роль главной в военно-политическом отношении европейской державы. А это в свою очередь снижало уровень задач, которые ставились перед страной. Стремление к величию прямо исключало движение к современности – и исключает по сей день. Вся история страны полна примеров, когда с крайним напряжением сил воплощались мегапроекты, необходимость которых сомнительна.
Представления о том, что распад СССР стал исторической случайностью или результатом заговора, заставляют не столько смотреть в будущее, сколько стремиться к воссозданию утраченных элементов экономического и политического величия. Хотя распад выглядел типичным концом империи, от которой отвалились национальные колонии – сколько бы Союз ни поддерживал антиколониальные движения по всему миру. Консолидация «постсоветского пространства» самоценна и популярна, хотя никто не может внятно объяснить, в чем будет экономическая выгода от реставрации СССР. Накал патриотизма таков, что отказ считать Украину и Беларусь «своими», временно отделившимися, изменил бы всю структуру сознания не только правящей элиты, но и значительной части населения. Как следствие, политиков нисколько не пугает утрата экономического лидерства. Зато они пошли на длительную войну в Чечне, чтобы не вводить регионы в соблазн сепаратизма.
Скрепами является не экономическая целесообразность, а принадлежность к «русскому миру» и православной вере – вот в чем беда. Освоение новых ресурсов оборачивается их немедленным расходованием. Трата средств стала своего рода навязчивой национальной идеей: предполагается, что в ней отражается растущая мощь государства. Нет более важной задачи, чем расходы на неокупаемые проекты.
В эпоху тотальной экономии на прачках и уплотнения детсадов правительство не отказалось ни от одного мегапроекта, зародившегося в эпоху дорогой нефти. Государственные СМИ научились превращать крупные стройки в иллюзию благоденствия державы, в которой, несмотря на внешние происки, все путем. Одновременно под соусом «развития инфраструктуры» власть раздает триллионы группам интересов, консолидируя их вокруг трона и компенсируя недовольство, вызванное теми же санкциями. Тут и БАМ, тут и мост на Сахалин.
В Тобольске (Тюменская область) строят «ЗапСиб-Нефтехим» – крупнейшее нефтехимическое предприятие Евразии с инвестициями свыше 600 млрд рублей. Строительная площадка комбината занимает 460 гектаров. Предприятие будет производить 1,5 млн тонн этилена, 525 тыс. тонн пропилена, 245 тыс. тонн бутадиена. А в Находке (Приморский край) растет инфраструктура Восточного нефтехимического комплекса. Размах суперзавода еще выше – тут 1,3 трлн рублей инвестиций. И хотя это оценка 2013 г., никаких волнений по поводу финансирования строительства нет. Наоборот: предполагаемая мощность перерабатываемого сырья увеличена с 15 до 30 млн тонн в год. А в Череповце (Вологодская область) началось строительство третьего агрегата карбамида мощностью 500 тыс. тонн в год. Объект является частью проекта по переработке аммиака в минеральные удобрения. Инвестиции, правда, скромнее – «всего» 63 млрд рублей.
Вроде бы размашистые проекты в условиях санкций – жирный плевок в лицо пятой колонне, скулящей, будто в России не делают ничего сложнее автомата Калашникова. Но гайдаровские вопросы по-прежнему злободневены: что собираемся производить? куда продавать? какова ожидается прибыль и кто в итоге будет в шоколаде?
Строящийся гигант в Тобольске принадлежит группе «Сибур», но возводится в рамках «государственной программы, предусмотренной в государственном Плане развития газо- и нефтехимии до 2030 года». В СМИ сообщалось, что в проекте могут быть задействованы деньги Российского фонда прямых инвестиций и Фонда национального благосостояния. Хотя «Сибур» – частная компания, ее ведущими акционерами называют Леонида Михельсона, Кирилла Шамалова, Геннадия Тимченко и китайцев в лице Фонда Шелкового пути. Государство поможет и череповецкому проекту по производству минеральных удобрений из аммиака, принадлежащему компании «ФосАгро», лицом которой является семья сенатора Андрея Гурьева. На начало 2017 г. контрольный пакет акций приходился на два кипрских офшора
.
Восточный нефтехимический комплекс, на который требуется 1,3 трлн рублей (три годовых федеральных бюджета на здравоохранение) строит «Роснефть», в которой государству принадлежит всего 50 %. Но правила игры таковы, что компания запросто предлагает правительству дать на эту затею денег, да еще и подогнать газ Киринского месторождения «Газпрома». Кроме того, глава «Роснефти» Игорь Сечин попросил обеспечить «фискальную стабильность» ВНХК (не-ухудшение ситуации с налогами и экспортными пошлинами) на весь жизненный цикл проекта! А заодно и профинансировать за счет бюджета всю инфраструктуру – газопроводы и нефтепроводы, ЛЭП, железнодорожные пути. Где тут рынок, где конкуренция?
Создается впечатление, что телега у нас опять впереди лошади. То есть политика впереди экономики. Например, существует тренд: растолкать экономическое развитие на Дальнем Востоке, с которого бежит население, несмотря на все усилия Москвы. В г. Свободный (Амурская область) строят огромный газоперерабатывающий завод с крупнейшим в мире производством гелия – до 60 млн куб. метров в год. А в г. Большой Камень (Приморский край) растет самый мощный в стране судостроительный комплекс за 202 млрд рублей
. Вроде бы все прекрасно: море заказов, производители комплектующих будут под одной крышей. Но кто заказчики? Главный – Министерство обороны. Следом всевозможные государственные ведомства и корпорации. Что будет с новым гигантом, если цена нефти снова упадет ниже 40 долларов за баррель? Как скоро у него начнут отваливаться буквы на вывеске? За сколько лет накачанное государственными деньгами предприятие уйдет в частные руки за три копейки?
