Нери, откинув со лба прядь волос, покосился на отчима. Сначала подзатыльники раздаёт, а теперь каким-то гадостным приворотным зельем опоить пытается. Не к добру это.
– Ну? – выпалил он.
Лихач поставил рюмку на стол и беззастенчиво подтолкнул её к Нери.
– Мне даже имя пришлось сменить, – голос Лихача был твёрд. – Глупый, я думал, что это раз и навсегда перечеркнёт мои кошмары. Не помогло. А теперь я вижу, что ты повторяешь мои ошибки. Твой накал скоро превысит критический уровень.
Нери прикрыл глаза. Мутноватый свет, исчерченный плывущими нитями сигаретного дыма, казалось, доставал до сетчатки даже сквозь завесу век.
Лихач прав. На этот раз определённо прав.
– И я не хочу, чтобы ты стал таким же, как я, – продолжал Лихач. – Не хочу, чтобы ты обменял ум, эмоции и свой богатый потенциал на кошмары. Потому что, хоть мы и не родня по генам, Нери, ты для меня – сын. Выпей.
За свои восемнадцать лет Нери ни разу не притронулся к алкоголю: даже на совершеннолетие. Под Новый Год мама непременно доставала где-то бутыль шампанского, и в праздничную ночь, начиная с его четырнадцати, всегда наливала ему возрастную норму. Но один только кислый, тошнотворный запах игристого зелья вызывал отвращение.
Может быть, пришло время проверить, в чём соль? Узнать, почему этот запретный плод сводил в могилы миллионы особей до Великого Перелома?
Резкий, технический запах ощущался теперь менее отчётливо. Нери прикоснулся пальцами к холодному стеклу рюмки. С сомнением во взгляде повертел её в руках, наблюдая, как серебристые блики резвятся в толще жидкости. Осторожно поднёс ободок рюмки ко рту…
Неприятный холодок дымкой скользнул по нижней губе. Открытое пламя струящимся потоком обожгло горло. Бежевый потолок снова накренился: на этот раз опасно, будто готовясь дать трещину. Клубы сигаретного дыма, силуэты людей, деревянные стены слились перед глазами в единое трепещущее месиво. Блики света растянулись в яркие, дрожащие линии.
– Ну и гадость, – пробормотал Нери, борясь с отвращением.
Приятное тепло медленно разлилось по телу. Будто во сне Нери ощутил, как крепкая ладонь Лихача ложится на плечо. И снова Лихач оказался прав: проблемы отступали по мере нарастания головокружения, освобождая место беззаботной радости и приятному безумию.
– Пожалуй, хватит с тебя, – донёсся сквозь плотную стену тумана голос отчима. – Слабачок ты. Детская доза, а уже перебрал.
Нери расхохотался. События предыдущей ночи убегали на задворки памяти, теряясь меж детских воспоминаний и отвергнутых моментов прошлого. Травы забытья прорастали сквозь сдобренную ими почву. Фиолетовые вспышки теперь казались игрой полууснувшего рассудка, силуэт Венены – обычной гипнагогией.
Всё вставало на свои места. А, может быть, наоборот – становилось безрассудным элементом хаоса.
– Пожалуй, надо проводить тебя до дома, – заключил Лихач, помогая Нери надеть и застегнуть ветровку. – Поднимайся, парень!
5
Нери переместился из вагона на знакомую крышу. Ноябрьская прохлада, напитанная запахом сухой древесины, заскользила по щекам, лентами вплетаясь в развевающиеся волосы. Мелкие мушки озноба осели на коже, заставив сильнее стиснуть зубы.
Тёмно-синий ночной воздух бодрил и успокаивал, возвращая трезвость рассудку. В ночи слышалось завывание ноябрьского урагана. Под ногами рассыпались миллионы дрожащих огней, растянулись нитями паутины световые полосы. По кольцу разъезда, опоясывающему спальный район, Нери понял, что не ошибся станцией: он дома.
Лихач вышел следом: теперь суровый и непоколебимый.
– Дальше пойдёшь один, – проговорил он. – И ты знаешь, почему. Я сделал всё, что мог. Квартиру найдёшь?
– Уж как-нибудь… – пробурчал Нери. Теперь он чувствовал себя абсолютно разбитым: вместе со здравым смыслом возвращались волнение и страх. Скорее всего, завтра утром он установит личный рекорд: трое суток без сна.
– Номер квартиры помнишь?
– Двести пятнадцать. Ты за дурачка меня держишь?
– На всякий случай, – Лихач похлопал Нери по плечу. – Всё-таки, тут люди пропадают. С матерью не ругайся. И ещё: если это повторится – звони. В любой час.
Внизу шумели оживлённые перекрёстки. Там дороги чужих судеб пересекались, скручивались витками спирали, а затем вновь расходились нитями бесконечной паутины. Над крышей вздымался пронзительно-синий купол неба, усеянный россыпью лучистых звёзд. Здесь, вдалеке от индустриальных кварталов, звёзды – неотъемлемый элемент ночных городских пейзажей.
– Ты всё знаешь, – обиженно пробормотал Нери, – и прячешь то, что может спасти меня от меня же самого.
– На самом деле, не намного больше, чем ты, – Лихач ободряюще улыбнулся. – Просто пойми и прими: ты не можешь копать дальше. Иначе подвергнешь себя опасности.
Нери лишь звонко рассмеялся в звёздное небо. Хмель ещё не до конца выветрился из крови. Ветер подхватил звук его голоса и унёс за собой, оставив в память лишь колкие отзвуки эха. По-прежнему натянуто улыбаясь, он поспешил прочь, к лестницам.
– Я не шучу, Нери! – бросил вслед Лихач.
Нери поймал возглас, но не мог заставить себя обернуться. Возможно, отчим прав и на этот раз.
В любом случае, копать пока некуда: ржавая лопата нашла на бетонный монолит.
Прозрачный лифт стрелой уносил Нери вниз. Пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, он зачарованно смотрел, как уплывают вверх созвездия, впечатанные в синий бархат небес. Звёзды походили на тонкие пробоины в днище огромного корабля; вода струилась сквозь них пучками света, как предвестник небытия. Долго ли ещё?
Внизу мерцали кварталы. Эта часть улицы в столь поздний час пустовала. Лишь арки автомобильных мостов то и дело пробуждали иллюзию жизни рыком двигателей.
Нери поймал взглядом чёрные квадраты окон своей квартиры. Мама и Венена уже спят. Что ж, оно и лучше!
Пожалуй, стоит просто вычеркнуть из жизни события двух предыдущих дней. Вакуум пустоты послушно заполнил голову, уничтожив сомнения в зачатке.
Глава 2
Когда птицы падают
1
Тридцать третий день третьего сезона, год 319
Девятый Холм засыпал в дымке облаков вместе с нахохленными воробьями, что затихли в кронах деревьев. Лёгкий ветерок целовал листья и гнал по каменистым дорожкам зёрнышки песка.
Скрип золочёных дверей, усеянных каплями огранённых рубинов, прорвал тишину Священной Аллеи. Поправив подол оранжевого платья, расшитый сердоликовыми бусинами, Анацеа ступила на лестницу. Пропахшие дымом и благовониями волосы хранили память о Великом Посвящении.
Кантана жалась к ней так крепко, что, казалось, они стали единым целым. Малышка впервые увидела Великое Посвящение, и её плечи под чёрной тканью накидки мелко дрожали, а глаза блестели от слёз.
