– Я помогу тебе, Нери, – лязг нарушил неловкую тишину. В руке Кантаны блеснули ножницы. – Сядь у зеркала.
– Ты что же, – Нери боялся проронить лишнего, – лысым меня решила оставить?
– Ущерб не так виден, – проговорила Кантана смущённо. – Я посмотрю, что можно сделать. Будет совсем незаметно.
– Это твоя месть?
– Прошу тебя, сядь!
Нери с сомнением опустился на пуфик. Сквозь овал зеркала на него смотрел раскрасневшийся юноша с лихорадочно блестящими глазами. Слева у виска болтались обрывки волос, похожие на хвост ощипанного голубя. Пожалуй, хуже и ничтожнее он выглядел лишь наутро после алкогольных возлияний с отчимом. В тот день, когда всё началось.
– Не сопротивляйся, – шепнула Кантана.
Впрочем, Нери и не думал.
Когда зубья расчёски заскользили по остаткам волос, вычёсывая их от кончиков, Нери вспомнил мать. Интересно, как она сейчас там, в Иммортеле? Беспокоится ли? А если сын не вернётся – сможет ли смириться с потерей? Думает, должно быть, что нерадивый ребёнок сбежал из дома, обидевшись… И какая неведомая сила подстроила всё так, что они расстались на самой напряжённой ноте?
Нери закрыл глаза, представляя мать. Прикосновения Кантаны были более бережными и осторожными, но воскресить воспоминания о последней встрече и атмосферу солнечного ноябрьского утра всё же удалось. Всё, чего хотелось сейчас – пару мгновений прежней жизни. Пару секунд Иммортеля. Пару шагов назад: во враждебный, но дорогой и привычный мир. Механический мир небоскрёбов, где воздух спёрт и пахнет экотопливом, а над головой, утопая в задымлённом небе, жужжат гусеницы монорельсов. Там каждое движение контролируется, и кажется, что даже чувства механизированы. Нери обречённо вздохнул. Дороже воспоминаний у него ничего не было: по крайней мере, пока.
Когда на пол с тихим шелестом посыпались густые пряди, тоска снова ударила кулаком в грудь. Нери зажмурился, не желая, чтобы Кантана заметила его печаль. Старые раны разверзлись, и меньше всего хотелось, чтобы в них ковырялись: пусть даже осторожно. Он мог доверить Кантане свои волосы, но не чувства. Не подобает парню плакать при девчонке. Не подобает.
Венена. Мама…
В детстве и вплоть до подросткового возраста Нери постоянно снился один и тот же сон. Чужие руки опускают его лицо в ведро, наполненное ледяной водой, и держат, не позволяя вынырнуть и глотнуть воздуха. Нери пытается сопротивляться, но тело не слушается указаний мозга. Ни один мускул. Так, будто он парализован… Лёгкие корчатся в болезненном спазме, а глаза ловят прогнившее дно ведра, когда он борется за последние капли жизни. Ему хочется кричать: «Мама, я оправдаю все твои надежды и стану самым лучшим! Я смогу это сделать, правда! Ты полюбишь меня, мама, полюбишь обязательно! Только спаси, спаси меня!» Слова врываются в упругую толщу воды и тут же глохнут, превращаясь в веер крупных пузырей. И Нери кажется, словно промороженная жижа становится теплее от его слёз. Он ждёт помощи, изнемогая от удушья, но в глубине души понимает, что мать не спасёт его. Потому что она…
Когда последние искорки надежды угасают, и вода мощным потоком входит через нос и рот, мир вокруг заливает чернота. Вместе с пустотой каждую клеточку пробирает бешеный экстаз. Непередаваемое блаженство освобождения, торжество разорванных пут… Должно быть, слова «смерть» и «совершенство» не случайно начинаются на одну букву.
Нери никогда не признавался себе, что опасается воды вовсе не из-за татуировки, которую могли заметить. Причина лежала ближе. Нери никогда не замечал лица мучителя из своего сна, но шестым чувством понимал, кто стоит за спиной. И от этого делалось ещё страшнее. Каждый раз, когда он видел перед собой водную гладь, кошмарные сны детства проплывали чередой образов перед глазами. Сухими осенними листьями на дрожащей глади, вестником беды. И разум Нери захлёбывался мучительным предчувствием, что вот-вот знакомые руки обхватят плечи и опрокинут в упругую ледяную толщу, прижимая ко дну.
Нери наивно полагал, что мать полюбит его. Его единственная мечта была простой: получить в ответ свою порцию нежности. Но тщетно: по мере того, как ситуация с Вененой становилась всё более очевидной, Лариса угасала, уплывая в параллельную реальность, и обращала на него всё меньше внимания. Нери хотелось стать её светом, но его запала не хватало, чтобы поджечь тлеющий фитиль. Он никак не мог понять, чем заслужил равнодушие матери.
В чём его вина?
Рука Кантаны заботливо прижала воротник к шее, и Нери поймал себя на мысли, что жаждет оказаться в её объятиях. Но не как нечаянный любовник, а как друг или брат. Чтобы ощутить кожей, что он ей нужен… Словно прочитав его мысли, Кантана сдавленно пробормотала:
– Всё хорошо?
– Лучше и быть не может, – выдохнул Нери угрюмо.
Лезвия ножниц сомкнулись с металлическим клацаньем, и по спине соскользнула ещё одна прядь. Нери зажмурился ещё крепче – лишь бы девчонка не заметила подступивших слёз. Неведомым образом Кантана задела его за живое, но на этот раз не раскалённым остриём, а тёплой ладонью. Вскрытые раны подсознания закровоточили в самый неподходящий момент, выпуская наружу наболевшее. Спазм стиснул горло, заставив содрогнуться. Нери закусил губу в попытке удержать рыдания внутри.
Стыдоба! И как теперь смотреть в глаза Кантане?
Кантана остановилась, бросив на трюмо ножницы и расчёску. Может быть, она действительно закончила приводить его шевелюру в порядок, а может – заметила его смятение. Сейчас она наверняка начнёт смеяться и стыдить его. Нери сжался в темноте, в которой он спрятался, ожидая, когда промеж лопаток вонзится острая пика насмешки.
Но смеха не последовало. И сопливых, пузырящихся утешений – тоже. Вместо этого Нери почувствовал, как крепкие женские ладони легли на его плечи. Совсем как во сне…
Только они не толкали ко дну.
Они не давали уйти под воду.
3
Утренний сад кутался в плед сероватого тумана. Полотно неба сливалось с густым воздухом. Казалось, что дорожки, теряющиеся в клубах тёмного пара, убегают в никуда.
Вот и он появился из ниоткуда, как привидение. Выплыл из дрожащего марева и остановился перед Мией. Впрочем, она уже давно узнавала милого по походке и сутулой осанке, придающей ему и ореол зажатости, и шарм одновременно. Но на этот раз он не походил сам на себя.
– Нери, – Миа подняла удивлённые глаза, – что это, новый имидж? Никак, вошки свили гнёзда в твоих патлах?
Нери стоял перед ней, кутаясь в шерстяную куртку не по размеру: нелепый и зажатый. Яблоневые ветви бросали на лоб пологие тени. За ночь он словно потерял деталь, делающую его целостным. И, впрочем, потеря была на виду: волосы. На месте хвоста, что спускался чуть ниже талии, остался лишь скромный пучок, едва достающий до лопаток. И смешные рваные пряди, торчащие из-за ушей. Что же побудило Нери изменить причёску?
– Не смешно, – промямлил он, отводя взгляд.
