Анацеа уже не казалась Тео диссоциировавшей, но одно «но» по-прежнему металось в голове. Принять факт существования иного мира он никак не мог. Равно, как и начать искать выход из положения. Тео знал одно: он желает быть с ней здесь и сейчас. Он пресыщался бы ей бесконечно. Неважно, какая кровь течёт по её сосудам. Неважно, что творится у неё в голове – да пусть она хоть сотню раз диссоциирует! Она сама подарила ему себя, и он готов был отвечать тем же столько, сколько ей будет угодно.
– Хотел бы я знать тоже. Точнее, не хотел бы…
– Мне казалось, я обременяю тебя, – влажные губы заскользили по плечу.
– Я сделал бы всё, чтобы ты осталась, – признался Тео неожиданно для себя самого. Может быть, это был голос его подсознания, прорвавшийся наружу. Отчаянный клич чистого разума, перечить которому опасно и невозможно. – Если бы ты сама желала этого. Если бы ты была счастлива рядом.
– Я хочу родить тебе дочь, – горячо прошептала Анацеа в самое ухо. – Чтобы походила на тебя. И чтобы её глаза были так же черны, как твои. Я отдала бы всё, чтобы она получила самую мощную магию при рождении. Такую, чтобы тебе не жаль было умереть за неё. Уйти с этой земли и отдать себя Покровителям.
– Какие мрачные мысли. Думай о хорошем!
– Что же мрачного ты услышал? У тебя ведь нет дочерей.
– И сыновей нет, – Тео откинулся назад, позволяя Анацеа целовать свою шею, – а как ты догадалась?
– Очень просто, – отозвалась Анацеа. – Ты ведь ещё жив.
– А у тебя тонкий юмор, – Тео не смог сдержать смешка. – Ничего не скажешь.
– Разве я шучу? – ладонь скользнула по животу.
– Почему я обязательно должен умирать? Или это – твой тайный фетиш?
– Мужчина обязан отдать жизнь во имя Посвящения дочери. Это неизбежно.
– А ты? – Тео вопросительно посмотрел на Анацеа, подсознательно мирясь с фактом её странности. – Ты, надеюсь, жизнь отдавать не обязана?
– Если я начну растрачивать жизненную силу по собственной воле, – Анацеа неоднозначно повела бровью, – земля отзовётся притяжением. Таким, что рухнут дома и мосты. Птицы будут падать замертво и разбиваться, а деревья – терять ветви и листву…
– Кажется, я в опасности. Когда по нервам бежит электричество, заземление – верная гибель.
Дождь вторил полушёпоту, а голова Тео кружилась всё сильнее. Он почти поверил сказанному и снова уступил Анацеа. Её поцелуи спустились по груди и горячей дорожкой поползли ниже. Они приближались к четвёртой публичной провинности за сутки.
Перед тем, как снова кануть в бездну непреодолимого удовольствия, он успел подумать о том, что грозы в этом году пришли слишком рано.
7
Странно, но на следующее утро Тео не оповестили о провинности. Его не разбудил даже ставший уже обыденной повседневностью звонок с работы. Мультикоммуникатор молчал, мёртвым грузом валяясь на подоконнике. Тео подумал было, что устройство разрядилось, но нет. Заряда с лихвой хватило бы ещё на пару дней. Они с Анацеа словно попали в безвременье, отгородившись от жизни стеной дождя и толстым оконным стеклом.
Впрочем, им было хорошо и в изоляции.
Они оба словно потеряли за сутки себя самих и своё прошлое. Проблемы уменьшились и отошли на задний план, за пределы досягаемости. Даже о детях Анацеа вспоминала всё реже. Когда тяжёлые мысли о доме одолевали её, а глаза начинали блестеть, она снова кидалась в его объятия. А Тео принимал её, с каждым разом желая всё сильнее.
Но он знал, благодаря странному наитию: это счастье – ложное. Анацеа вернётся назад. Только вот, как и когда это произойдёт, Тео не ведал. Каждая секунда рядом превращалась в подобие последнего вздоха на пределе. В яркое финальное мгновение, которым хочется надышаться до сумасшествия. От одной только мысли о том, что волшебство прервётся, а жизнь вернётся на круги своя, становилось страшно. Поэтому Тео попросту не пускал их в голову, пресыщаясь каждым мигом, как драгоценным вином в разрешённые дни.
Но всё решилось куда проще и прозаичнее, в самый неожиданный момент. Когда Тео возвращался вечером второго дня с кухни с двумя кружками дымящегося кофе.
Он почувствовал, что что-то изменилось ещё с порога. Воздух вокруг вибрировал и качался. Шорохи и звуки гулко шлёпали о стены, словно срываясь с натянутых до предела струн. Страх распустил лепестки в области солнечного сплетения, заполнив живот теплотой.
Прогоняя дурные предчувствия, Тео распахнул дверь. Пришлось снова усомниться в стабильности своей психотструктуры. Ибо зрелище, что открылось его глазам, не поддавалось объяснению. Да и две кружки горячего стекла мешали проверить реальность происходящего и ущипнуть себя за руку.
В углу спальни бушевало фиолетовое пламя, словно открывая окно в параллельное измерение. Анацеа сидела на корточках вплотную к пламени, нисколько не страшась. Из дрожащего омута, обрамлённого пылающими языками, в комнату заглядывали двое. Пожилая женщина с лицом, испещеренным глубокими морщинами, и ещё одна дама, глаза которой закрывала кружевная повязка.
– Вайрана всё время мечется и спрашивает, где мать, – проквакала морщинистая старушка. Голос её словно доносился издалека. – Похоже на то, что девочка обезумела. Зейдана держится молодцом, но часто плачет.
Тео осторожно приблизился и поставил кофе на подоконник. Кружки угрюмо звякнули стеклянными донышками. Он научился чувствовать эмоции Анацеа даже на расстоянии, но и без этого понял – это конец. Конец их личного рая.
– Я могу попросить у вас хотя бы час? – Анацеа выглядела спокойно, но голос её дрожал. – Я хочу попрощаться.
– Ещё несколько минут, и портал закроется, – пропела женщина с повязкой. – Больше артефактов у нас нет. Ты должна вернуться к детям.
Тео пассивно уставился в окно. Снаружи бушевал ливень. Капли с гулким стуком падали на стекло и скатывались вниз, оставляя за собой прозрачные линии. Город, наполненный дрожащими огнями, плыл и дробился в потоках воды. Он безучастно смотрел на снующие внизу капсулы и боялся повернуть лицо. Он знал, что Анацеа уже чувствует его присутствие. И понимал, что она едва держится. Даже случайный взгляд сейчас может ранить её насмерть.
Анацеа поднялась с пола и двинулась к нему. Лицо её заслонила маска безразличия – холодная и тяжёлая, как камень. Но Тео не сомневался: она лишь притворяется сильной. На самом деле эта броня – всего лишь прикрытие. Щит для невероятной чувственности, которую можно пробудить одним выдохом.
Он не хотел, чтобы она плакала.
– Это не конец, – сказала Анацеа тихо. Приблизившись, она накрыла его руку своей. Пальцы дрожали. – Я найду тебя в своих снах.
– Конец, – возразил Тео, и тут же возненавидел себя за это. – Надеюсь, ты понимаешь, почему наша связь – утопия?
Молния прорезала небо за окном, очертив их силуэты на стекле. Дождь заплакал сильнее. Раскат грома показался сдавленным всхлипом. Тео сглотнул подступающий к горлу комок и сложил руки на груди, пытаясь унять дрожь. Никогда в жизни ему не было так плохо, как сейчас, четвёртого марта 2026 года, в десять вечера.
