Я поднесла ладонь к верёвке колокольчика. Поднесла, и тут же снова уронила. Как же страшно наедине со своей бедой, о которой никому не можешь рассказать! И с домыслами, что вынуждена в одиночку проверять на правоту. Но ещё страшнее, когда можешь полагаться только на себя.
Подняла голову в небо, хватаясь за последнюю нить. Может, хотя бы Покровители дадут подсказку и помощь в трудный час? Но и они не услышали мой зов. Красноватые облака в вышине даже не шелохнулись. Лишь стая птиц пролетела над головой, курлыча и щебеча. Да ветка дерева из сада Эринберга стукнула по краю забора, уронив к моим ногам пару перезрелых абрикосов.
Бархатные плоды, потерявшиеся в траве, намертво приковали взор. Испуг полоснул по рёбрам и попросился наружу тошнотой. Я проглотила комок, застрявший в горле. Сомнение неожиданно переросло в твёрдую уверенность: те, кого я ищу – здесь. За этим забором. Они не могут быть в другом месте.
Рука снова потянулась к звонку. Дрожащие пальцы застыли в миллиметре от верёвки. В голове мелькнуло, что можно было бы попросить Линсена о помощи, но я сразу прогнала соблазнительную мысль. Доверять тем, кто не вызывает доверие – прямой путь к провалу. Я справлюсь, как справлялась всегда.
Звонок прозвучал глухо и отрывисто. А потом наступила тишина.
Молчание по ту сторону забора затянулось. И я собралась было развернуться и уйти восвояси, благодаря Покровителей за то, что уберегли от необдуманного поступка. И даже сделала осторожный шаг в сторону. Но тут калитка заскрипела и заискивающе приоткрылась.
– Моё почтение! Чем могу помочь, госпожа? – в щель просунулось одутловатое лицо пожилого нефилима, по всей видимости, прислужника Эринберга.
– Моё почтение! – язык неожиданно прирос к нёбу. Я выдавливала фразы по слогам, надеясь, что не выгляжу безумной. И что моя ложь звучит убедительно. – Право, мне так неудобно.
– В чём дело?
– Я жрица из амбулатории, Гэйхэ Василенко. Я работала на домашних вызовах и проходила мимо вашего дома. Ветер подхватил мой зонт и унёс за ваш забор.
– Зонт? – нефилим с сомнением посмотрел в небо. – Но ведь дождя не было, да и туч не видно.
– Я защищаюсь от солнца, – пояснила я, поражаясь собственной глупости. И тому, как быстро изобретаю ложь. – Моя кожа плохо реагирует на световые лучи. Не могли бы вы вернуть мой зонт?
– Сейчас, госпожа, – нефилим нырнул за забор, предусмотрительно прикрыв за собой калитку.
Пара минут ожидания растянулась до масштабов вечности. Звуки, замедлившись, спустились на регистр ниже. Голоса прохожих стали грубыми и басовитыми, а ржание лошадей превратилось в раскаты грома. Сердце колотилось редко и громко, как гонг. Подмывало убежать, пока прислужник не догадался о подлоге. Но ощущение, что я вот-вот прикоснусь к разгадке, держало на месте, как тяжёлые оковы – узника. Я не смела ни отвернуться, ни уйти.
Страшные домыслы лезли в голову, как ядовитые пауки. Образы переплетались хаотичной сетью, рисуя картины вероятного будущего. Что, если Эринберг, прознав о моих догадках, посадит меня в погреб вместе с узниками, и мне придётся дожить остаток дней взаперти? Воображение построило перед глазами голые стены, земляной пол, утоптанный тремя парами ног, и жёсткие нары с мешковатым бельём. Память воскресила лязг засова, и удушье подступило к горлу. Такой судьбы я себе не желала. «Хватит! – оборвал гнусные размышления здравый смысл. – Посмотри, сколько вокруг свидетелей! Если тебя объявят в розыск, каждый сможет вспомнить, что ты стучалась в дом Эринберга».
Я с надеждой посмотрела на прохожих, несущихся мимо. Отсутствующие лица, уставшие глаза. Вечерняя суета явно не способствовала внимательности. Она стирала людей с лика города, оставляя взамен лишь акварельные пятна костюмов и спутанные ароматы духов. Никому не было до меня дела. Ни-ко-му.
Может, это и к лучшему.
– Никакого зонта нет, – лицо с мешками, застывшими на нижних веках, снова показалось в проёме.
– Пожалуйста, поищите ещё, – попросила я, улыбнувшись.
– Может, зайдёте за ним завтра?
– Понимаете, милый господин, – я сделала жалобный взгляд, – закатные лучи так горячи и агрессивны. Пока я дойду до своего дома, с меня слезет кожа. Я прошу вас, помогите мне!
– Я попрошу для вас зонт у господина, – отозвался нефилим и снова нырнул за калитку, оставив её приоткрытой.
Когда его шаги растворились в мелодии городской суеты, я обезумела окончательно. Ибо иначе, как сумасшествием, объяснить мой поступок невозможно.
Набравшись смелости, я приоткрыла калитку и заглянула в сад. Лязг металла, вперемешку с грубым гудением петель, ошпарил страхом и повесил перед глазами чёрную пелену. Рассудок, опьянённый испугом, отправился гулять восвояси. На миг я забыла своё имя. Мало понимая, что творю, я юркнула в зазор между забором и калиткой, притворила за собой дверь, и спряталась в тени абрикосовых деревьев.
Нырнув за толстый ствол, я оглядела двор. Дом Эринберга смотрелся весьма скромно на фоне коттеджей элитного квартала: три колонны, подпирающие белокаменный балкон, треугольная крыша и мансарда с круглым окошком. На площадке перед парадным входом плескался фонтан. Мощные струи воды взмывали в облака, впитывали цвет неба, и тут же низвергались, гремя и рассыпаясь мириадами капель. Я едва удержала себя от желания подойти поближе, зачерпнуть ладонями прохладной воды и плеснуть себе в лицо.
Абрикосовая аллея с мощёными тропками уходила вверх по склону и казалась бесконечной. Деревья, ломясь от румяных плодов, клонились к земле. Ухоженный газон пестрел оранжевыми точками. Судя по всему, фрукты здесь никто не собирал.
Я прокралась тенью по аллее и обошла дом. Вслушивалась в тишину, надеясь вовремя заметить угрозу, но слышала только свой пульс. С каждым шагом сердце колотилось чаще и громче, а страх сильнее наполнял вены. Глядя на дом с фасада, нельзя было угадать, предусмотрен ли в нём погреб. Зато со стороны чёрного входа, едва проглядывая сквозь поросль розового кустарника, щурились зарешёченные окошки цокольного этажа.
Стараясь держаться в тени, я пересекла аллею, нырнула в узкий проход между посадками и стеной и прижалась к холодному белому кирпичу. Розы уцепились шипами за юбку, раздирая ткань. Они словно пытались схватить меня корявыми пальцами, чтобы сдать Эринбергу с потрохами. Всё здесь принимало сторону Эринберга: даже гниющие абрикосы в траве.
Я присела на корточки, скрывшись в переплетении розовых веток. Наклонилась, пытаясь заглянуть в окошко погреба, но лишь поймала лбом острый угол рамы. Вскрикнув от неожиданности, упала на колени. Каменная крошка заколола кожу, прорывая чулки.
– Глупая, – прошептала я, пытаясь подражать Сиил. – Вот глупая.
За окошком оказалось огромное пространство, поделённое перегородками на несколько отсеков. В самом центре помещения гордо выставляли бока просмоленные бочки в человеческий рост. Чуть ближе проглядывала стойка для винных бутылок, похожая на пчелиные соты. Дальнюю стену сплошь занимали полки с припасами. И всё. Никаких дверей и никакого намёка на то, что в погребе обитает кто-то, помимо крыс.
