– Но ведь дедушка Айдмир и бабушка Линс были людьми, – осмелился возразить Линсен. – Или они прятали крылья?
– Всё дело в том, дорогой мой, – мать снова улыбнулась, но её улыбка больше не грела, – что они – не настоящие мои родители. Бич большинства женщин клана Морино – бесплодие, и, к сожалению, бабушка Линс тоже поймала этот камень от Покровителей. Но, как подсказывает мне интуиция, бабушка слишком сильно хотела избавиться от дедушки.
– Избавиться?! – выкрикнул Линсен, отстраняясь. Странные флюиды, исходящие от матери, обжигали и проникали под кожу.
– Слишком велик был её соблазн завладеть гостиницей, – мать кивнула. – А дедушка, хоть и был намного старше, не собирался уходить к Покровителям, даже несмотря на то, что пристрастился к зелёному змию и регулярно развлекался со своими же куртизанками. Но бабушка могла родить дочь, и вполне законно отправить его на Посвящение. Этой идеей и был занят её рассудок. Поэтому, когда одна из нефилимок-куртизанок, промышляющих в гостинице, неожиданно удержала беременность от человека, бабушка Линс не стала выдавать её и отправлять в Пропасть. Она спрятала бедняжку от посторонних глаз в погребе, обыграв это, как бегство, а сама прикинулась беременной.
– Это же нечестно! – Линсена переполняло возмущение. – Совсем-совсем нечестно!
– Дорогой мой, что важнее, быть честным или сохранить своё и выжить? – глаза матери загорелись, но она продолжала, как ни в чём не бывало. – Я родилась с кожей и глазами, как у человека, но получила крылья от истинной матери-нефилимки. Такого поворота бабушка Линс не ожидала.
– Ты была бы очень красивой и с крыльями, – произнёс Линсен, натянув улыбку.
– Меня бы уничтожили, едва узнав о том, что я полукровка, – ответила мать хмуро. – А бабушку Линс, которая, якобы, родила меня, отправили бы в Пропасть за связь с нефилимом. Я молчу о том, что сделал бы с ней дедушка. Поэтому она сразу срезала мои крылья под корень, выломав их из суставов. И залечила раны, хотя этого и не требовалось. Уже через день не осталось и шрамов. На моём Посвящении ничто не вызвало подозрения жриц.
– Но у меня остались шрамы, – угрюмо проговорил Линсен. – И мне бывает больно. До сих пор.
– Твои раны тоже стянулись быстро, – проговорила мать. – Но нефилимы дали тебе меньше своей крови. Поэтому ты чувствуешь боль, как человек, и у тебя остаются шрамы. Ты гораздо ближе к людям, чем я, Линсен.
– Но я тоже всю жизнь буду нечестным… – выдохнул он.
– Зато живым, – вздохнув, мать обняла мальчика. – Очень тяжело жить, никого не обманывая. Запомни это.
– Потому ты и терпишь? – Линсен вдохнул знакомый запах духов мамы, но теперь он казался враждебным и колючим. – Потому не разведёшься с ним? Тебя уничтожат?
Мать беззвучно кивнула:
– А твоего отца отправят в Пропасть за связь с полукровкой. Дозорные закрывают глаза только на куртизанок, потому что над ними непременно кто-то стоит. Мы связаны тайной и обманом, Линсен. Все трое.
***
Год 317 от Возмездия Покровителей
Линсен опустил шторы. Тяжёлый бархат рухнул на пол, и тьма затопила комнату. Лишь оранжевые свечные огоньки подрагивали по углам, как звёзды в глубинах ночного неба. Сегодня он делил этот мрак пополам с той, кому принадлежало его сердце.
Голова кружилась от вина и предчувствия неизбежного. Ответы на все вопросы были здесь, в этой удушающей тьме, накалённой от желания и оплавленного воска. Осталось лишь найти их. Опасаясь наговорить лишнего, он жадно потянул её к себе. Её лицо, вполовину освещённое пламенем, походило на растущую луну. Запах хвои накатывал волнами, то отступая, то стискивая горло до удушья. Аромат её магии, что бесконтрольно распускалась на пике эмоций.
Рука в чёрной перчатке коснулась его плеча и переползла на спину. Нырнула в волосы и осторожно откинула их назад. Нетерпеливые поцелуи опалили шею, спускаясь под застёгнутый ворот рубашки. Сдерживать дыхание и плотские порывы становилось всё сложнее.
Линсен зажмурился. Её поцелуи и руки не врали. Не врало и горячее тело, с которого так хотелось сорвать чёрное кружево одежд. Он тоже не мог притворяться дальше. Но поймёт ли она его так же хорошо, как он понял её?
– Ты будешь жалеть, Хатцен, – произнёс он сквозь сбивающееся дыхание. Провёл пальцами по её спине, пересчитывая позвонки сквозь ткань глухого платья. По телу девушки бежала крупная дрожь.
– Никогда, – Хатцен коснулась его губ быстрым поцелуем. – Я люблю тебя и верю тебе. И хочу быть твоей сейчас…
– И навсегда? – Линсен осторожно погладил её плечо.
– И навсегда, – выдохнула девушка и снова коснулась его губ своими. Вспышка цвета индиго загорелась над её плечом и тут же потухла, оставив густое хвойное амбре.
Линсен задыхался. Страх и желание неслись по венам, перемешиваясь сумасшедшим экстазом. Он мог бы изобразить дикий порыв и, не снимая рубашку, опрокинуть её на чёрный атлас простыней. Только Хатцен не походила на тех женщин, которым хотелось лишь развлечься с видным господином. Она открывалась ему полностью. Не стеснялась показывать свою суть, так чуждую непосвящённой, и зачатки магии хаоса, которой совершенно не управляла. Она ждала от него того же. Доверия и чистоты помыслов.
– А что если я не совсем тот, кого ты видишь? – проговорил Линсен, решившись.
– Мне всё равно, кто ты, – прошептала Хатцен, обвивая его шею. – Ты будешь держать мои тайны, а я – твои.
Линсен бережно откинул её руки, освободившись от объятий. Натянуто улыбнулся и облизал губы. Обогнул расстеленную кровать и вышел на середину комнаты.
– Смотри, Хатцен, – проговорил он, расстёгивая дрожащими пальцами ворот рубашки. – Просто смотри.
Тёмный шёлк, зашелестев, полетел на пол. Горячий воздух прошёлся по коже. Убрав волосы с плеч, Линсен повернулся к девушке спиной.
Тугое молчание стёрло звуки. Тишина стала такой плотной, что Линсен слышал стук своего сердца, частый и срывающийся. Кровь звенела в висках, распирая сосуды. Хотелось убежать, проклиная себя, но Линсен терпеливо ждал. Ждал её решения. Её драгоценного слова или хлопка двери, что перечеркнёт всё.
Молчание затягивалось. Лишь шорох платья Хатцен время от времени прорывал тишь. Хотелось спросить, не разочарована ли она, но слова не шли наружу. Застревали в горле, как чёрствые корочки, и превращались в бесплодный сип.
– Ты… – выдавил он, в конце концов. Никогда раньше ему не было так страшно.
Шаги, раздавшиеся сзади, показались издевательством. Один, другой… Неужели она уйдёт?! Неужели предаст?!
– Хатцен, – прошептал он. Уголки глаз защипало от слёз. – Моя любимая Хатцен…
– Я здесь, Линсен, – она прижалась к его спине обнажённой кожей. – Я с тобой.
Губы Хатцен заскользили по шрамам, пробуждая знакомую зудящую боль. Но теперь неприятное чувство было в радость. С каждой секундой Линсен поднимался всё выше. Но возносило его не пустое плотское наслаждение. Этой ночью они распахнули друг для друга не тела, а сердца. Навсегда.
