Пожар разрастался быстро, лизал стены, кидался на двери, плавил пластмассу, шипел, ударяясь о железо. Вскоре он охватит всю лабораторию, не оставив после себя ни единой живой души.
Я вышла к ребятам и отряхнула руки.
– Кира… – кто-то, не разобрала кто, выдохнул.
– Да, я буду гореть в аду.
Комната в дешевом отеле обошлась Ирине в целое состояние – иначе бы нас не пустили с окровавленным Игнатом на руках. Но кругленькая сумма так обрадовала администратора-женщину преклонных лет, что она не только проводила нас до номера, но даже шепнула напоследок:
– Если нужно, я знаю, когда приезжает мусороуборочная машина.
По всей видимости, она решила, что Игната мы будем, как минимум, расчленять.
Артем разложил на полу покрывало, уложил Фирсанова поверх и принялся рвать на нем футболку.
– Его нельзя везти в больницу, – говорил он. – Я должен его осмотреть, а потом вызовите какого-нибудь своего врача, – с нажимом на «своего», – который бы ему помог.
– Не нужно так сильно беспокоиться, – Игнат дышал, двигался, но был так слаб, что едва держался в сознании. – Красавчик, повторяю, мне не успели ничего ввести, только немного подпортили физиономию.
– Молчи, – приказал Артем, осматривая внутреннюю сторону его локтей на наличие уколов. – Кира, мне нужна холодная вода и тряпка, Ирина, принеси хоть какую-нибудь аптечку.
Он колдовал над Игнатом не меньше получаса, осматривал его всего, что-то ворчал себе под нос, ругался, накладывал на свежие раны самодельные повязки. Игнат только кривил губы и иногда чуть слышно стонал, но больше ничем не выдавал своей боли. Даже пытался скабрёзно шутить. Получалось плохо.
– Сделал что мог, – сказал Артем скорее Фирсанову, чем нам с Ириной.
Тот сосредоточенно кивнул и прикрыл веки. Синяки под глазами потемнели.
– Артем, пойдем-ка, нальем чаю, – сладко пропела я и схватила его за руку.
– Какой чай?.. – успел возмутиться Артем, но я уже выпихнула его в коридор, а оттуда втиснула в хозяйственное помещение, уставленное швабрами.
– Отвечай честно: что с ним происходит?
Я поднялась на цыпочки, но всё равно доставала Артему хорошо, если до подбородка. Между тем, он не стал отодвигать наглую пигалицу, а ответил с максимальной честностью:
– Игнат не хотел пугать тебя. Ему все-таки ввели В-9.
Я ждала этих слов, я подозревала, что всё не так радужно, как кажется. Но вместо того, чтобы разреветься от безысходности, только кивнула.
– Ясно.
– Пойми, он либо умрет, либо выживет. Сейчас не так важно, кто и кого обманул. Если какой-нибудь врач из оборотней успеет добраться сюда раньше, чем антигены войдут в реакцию с его кровью, он спасен. Если нет…
Я не дослушала, вернулась в наш номер, где Ирина стояла на коленях перед братом и… тихо молилась. Фирсанову становилось всё хуже. Он сжал зубы, не открывал глаз, пальцы вцепились в покрывало так, что побелели костяшки.
– Артем, что с ним?.. – плакала Ирина и смотрела на своего парня, как маленькая девочка смотрит на супергероев.
– Со мной… всё… хорошо, – Фирсанов хрипел, задыхаясь собственными словами.
– Игнат, перестань, я всё равно уже рассказал Кире о том, что происходит. Если объясняться простым языком, антитела в твоем организме сейчас борются с введенным препаратом. Наши ученые считали, что оборотничество – обычное заболевание, которое передается, в том числе, через укус. В идеале вакцина должна излечить. Если опираться на предыдущие опыты, – он заговорил монотонно, точно зачитывал абзац в учебнике, – то кровь сейчас практически закипает от реакции. Будем надеяться на лучшее.
Это оказалось сложнее всего: надеяться на лучшее, когда дела хуже некуда.
– Кира, всё не так страшно, как рассказывает твой приятель. Я тебе часто врал? – проскрежетал Фирсанов, которого я гладила по спутанным волосам, по вздувшимся венам на висках и лбу.
– Никогда.
Ирина, не переставая, шептала понятные ей одной фразы, сбиваясь с ритма. Артем созванивался с врачом из «наших» и подробно описывал ему обстановку. Я старалась не расплакаться. Держалась.
– Скажи, что любишь меня. – Рука Игната слабо коснулась моего запястья.
Слезы застлали всё перед глазами. Мне казалось, что больнее уже не может быть – оказалось, может.
Черт, нет и нет! Я никогда не буду признаваться на пороге смерти. Не дождется. Никаких предсмертных фраз, которые я буду вспоминать всю оставшуюся жизнь.
– Нет уж. Ты выздоровеешь, излечишься от всей этой мути, вернешься домой, и только там я скажу тебе всё, что думаю. А пока живи хотя бы ради этого.
Фирсанов улыбнулся, чтобы тотчас закричать, не справляясь с агонией внутри себя. Мы трое вскочили от ужаса, в дверь забарабанила администратор, крича что-то про пластиковые пакеты и душевую кабину.
Игнат скрючился, прижав голову к животу, а потом… превратился в оборотня. Не было долгой подготовки, всё произошло мгновенное. Сломались сухожилия и кости, отросла шерсть, крик перерос в вой. Мы не знали, что делать, в дверь настойчиво стучали, а напротив меня скалился волк, вполне здоровый, но явно взбешенный. Он кинулся ко мне, отбросив Артема, попытавшегося прикрыть меня собой.
Волк пихнул меня лапами с такой силой, что я выбила собой хлипкую створку, по недоразумению зовущуюся дверью. Воздух перестал поступать в легкие от боли. Крик администратора и каких-то других людей был лишь досадным фоном, но вскоре исчез и он. Звуки смылись под волной звона.
Волк склонился надо мной, решив, по всей видимости, напоследок перекусить, но вдруг застонал и рухнул на пол. Я начала видеть мир в других красках. Забылись люди, оттаскивающий меня в сторону Артем. Я видела лишь тело, очень медленно, до безумия долго, как при замедленном воспроизведении, вновь становящееся человеком. Вообще всё потеряло скорость, прекратило бешеный ритм. Собственное сердце билось куда медленнее. Носом текла кровь. Сейчас, явственно понимая, что наверняка сломала плечо и несколько ребер, задыхаясь от колющей боли в спине, я отчетливо видела лишь одно.
Он умирал. Взгляд, полный муки и ужаса, принадлежал ещё не мертвецу, но уже не живому человеку.
«Убей меня. Если любишь», – четко слышала я, хотя знала, что он молчал.
Глава 12
Помни обо мне
Всё это – нереальность. Нет ни людей, которые мельтешат рядом, ни жгучей боли в плече, ни правой руки, что отказывается подчиняться телу. Нет ребер, сдавливающих сердце. Нет выбитой двери. Нет человека, который тяжело дышит, вбирая ноздрями воздух.
Ничего нет, потому что реальности не существует.
Перед глазами пробежала вся моя никудышная жизнь. Невыученные предметы, прогулянные сессии, разбитые сердца.
