– Как вы вошли в квартиру?
Вот именно, как они вошли? Ключей я им не давала, а открыть замок сами они точно не могли. Однако как‐то же они тут очутились! Я прижала их к себе сильно-пресильно. Я обнимала их, чтобы удостовериться, что это и впрямь мои дети из плоти и крови, а не призрачные видения.
Джанни ответил:
– Дверь была приоткрыта.
Я подошла к двери и внимательно ее осмотрела. Никаких следов взлома я не обнаружила, хотя в этом не было ничего странного – замок был такой старый, что его открыл бы и ребенок.
– Дома вы никого не застали? – взволнованно спросила я детей, гадая, вспугнули ли они воров или те все еще прячутся где‐то тут.
Прижимая к себе дочь и сына, я прошлась по квартире, немного успокоенная тем, что Отто, который все время путался у нас под ногами, не подавал сигнала опасности. Я все внимательно осмотрела – никого. Все было в идеальном порядке, всюду чисто, от нашествия муравьев не осталось и следа.
Тут снова заныла Илария:
– Что мы будем есть?
Я приготовила омлет. Джанни и Илария вмиг его умяли, я же перекусила хлебом и сыром. Ела я рассеянно, слушая одним ухом детскую болтовню – о школьных делах, одноклассниках и всяческих обидках.
Я размышляла: обычно воры рыскают повсюду, выворачивая на пол ящики; если им не удается найти ничего ценного, то из мести они гадят на постели, мочатся по всем углам. В квартире же все было в полном порядке. Хотя из любого правила бывают исключения. Я припомнила один случай двадцатилетней давности – в то время я еще жила вместе с родителями. Происшедшее шло вразрез со всеми россказнями о ворах. Как‐то, вернувшись домой, мы увидели, что дверь взломана; внутри, однако, все было в идеальном порядке. Ни намека на грязную месть. И только гораздо позже мы обнаружили, что пропала единственная наша ценная вещь – золотые часы, которые отец давным-давно подарил матери.
Оставив детей на кухне, я пошла проверить, целы ли деньги, – целы. А вот серьги, принадлежавшие бабушке Марио, я найти не смогла. Их не было ни в привычном месте, ни в ящике комода – вообще нигде.
Глава 13
Всю ночь и последующие дни я провела в раздумьях. Мне нужно сражаться на два фронта: не терять чувства реальности, усмиряя поток воспоминаний и мыслей; попробовать для укрепления сил вообразить себя саламандрой, которая может пройти сквозь пламя и не обжечься.
Не сдавайся, уговаривала себя я. Борись до конца! Меня пугала моя растущая неспособность задержаться на одной мысли, на одном действии. Я боялась резких, не поддающихся контролю поворотов. Чтобы приободриться, я писала: Марио не забрал с собой весь мир – он забрал только самого себя. Да и времена сейчас не те, что тридцать лет назад. Нужно жить нынешним днем, цепляться за сегодня, не отступать, не терять себя, держаться! Нельзя увлекаться монологами, сплетничая и сквернословя. Нужно забыть про восклицательные знаки. Он ушел, ты осталась. Не ты теперь наслаждаешься блеском его глаз и его речами – ну и что с того? Защищайся, храни свою цельность, не дай разбить себя, как фарфоровую статуэтку. Ты – не безделушка, женщины – не игрушки. Сломленная женщина, ха-ха, вот же дерьмо! Моя задача, думала я, доказать, что можно остаться здоровой. Я должна доказать это прежде всего себе, а не кому‐либо еще. Если в наступление пойдут ящерицы – буду сражаться с ящерицами, если атакуют муравьи – буду сражаться с муравьями, если нагрянут воры – сражусь с ворами. А если придется сразиться с самой собой, то, значит, так тому и быть.
Вдобавок меня мучил вопрос: кому пришло в голову забраться в наш дом, кому понадобились только серьги? Ответ был очевиден – Марио. Он забрал фамильную драгоценность. Он дал мне понять, что больше мы не одна семья, что теперь я для него чужая. Что теперь он ушел насовсем.
Но затем я отбросила эту мысль как совершенно невыносимую. Я убеждала себя: не торопись, может, все‐таки это были воры? Может быть, наркоманы? Искали деньги на новую дозу? Возможно, вероятно… Чтобы фантазии не завлекли меня слишком далеко, я бросала писать и подходила к двери. Я открывала ее, а затем осторожно, без стука, прикрывала. Потом бралась за дверную ручку и резко тянула на себя: дверь открывалась. Очевидно, замок сломался: пружина износилась, язычок едва-едва, на какой‐то миллиметр, заходил на свое место. Дверь казалась запертой, но стоило потянуть сильнее, как она открывалась. Наш дом и наша жизнь стояли нараспашку, и днем и ночью к нам мог проникнуть кто угодно.
Я решила, что нужно срочно поменять замок. Если это воры, то вдруг они вернутся? А если к нам тайком проник Марио, то чем он лучше вора? Да он даже хуже. Прокрасться в свой собственный дом. Шарить где только можно, читать мои личные записи, мои письма. Сердце у меня просто готово было разорваться от злости. Ну уж нет, больше он никогда не переступит порог этой квартиры, тут и дети со мной согласятся, что же это за отец, который пробирается в дом тайком, как вор, и не оставляет после себя ничего – ни привета, ни “до свиданья”, ни “как дела”.
Итак, вне себя от возмущения и беспокойства, я решила, что нужно сменить дверной замок. Но, объяснили мне продавцы, к которым я обратилась, как бы ни были хороши замки с их планками, ригелями, язычками и защелками, все равно любой из них при желании можно открыть или взломать. Поэтому для вящего спокойствия мне посоветовали установить бронированную дверь.
Я долго колебалась, я не могла тратить деньги направо и налево. После бегства Марио мое материальное положение не внушало оптимизма. Однако в конце концов я решилась и принялась ходить по магазинам, сравнивая цены и характеристики, плюсы и минусы. И вот после утомительных недель, угроханных на изучение рынка и всяческие переговоры, я определилась – в одно прекрасное утро ко мне домой заявились двое рабочих. Одному было около тридцати, второму – в районе пятидесяти. От обоих ужасно воняло табаком.
Дети были в школе, Отто лежал в углу, не обращая внимания на двух незнакомцев, ну, а я немедленно почувствовала себя неловко. Это рассердило меня: теперь меня сердило любое отклонение от моей обычной манеры поведения. Раньше я была вежлива со всеми, кто переступал наш порог: с газовщиками, электриками, администратором кондоминиума, сантехником, обойщиком, даже с коммивояжерами и агентами по недвижимости, которые искали квартиры на продажу. Я доверяла незнакомым людям, иногда мы перекидывались парой слов – мне нравилось демонстрировать интерес к чужой жизни. Я была настолько уверена в себе, что, пригласив незнакомцев в дом, запирала за ними дверь и иногда даже предлагала им что‐нибудь выпить. С другой стороны, моя обычная манера держаться одновременно учтиво и отстраненно никогда не давала никому из визитеров повода обронить непочтительное словцо или двусмысленно пошутить, чтобы увидеть мою реакцию и понять, расположена ли я к сексу. Эти же двое, лениво занявшись своим делом, сразу принялись ухмыляться, обмениваться намеками и многозначительно напевать непристойные песни. Мне пришло в голову, что в самом моем теле, в жестах и взглядах есть теперь нечто такое, что я больше не контролирую. Я разволновалась. Что же написано у меня на лбу? Что я целых три месяца не спала с мужчиной? Что не сосала член и никто не лизал мою киску? Что меня никто не трахал? Почему эти двое, посмеиваясь, непрерывно рассказывают мне о ключах, замочных скважинах и замках? Мне следует защитить себя, стать непроницаемой, как броня. Я нервничала все сильнее. Я не знала, что мне делать, пока они стучали молотками и без спросу курили, распространяя по дому невыносимый запах пота.
