Наступило лето, занятия в школе закончились – что делать с детьми, я не знала. По невыносимому зною я везде таскала их за собой, упрямых, капризных, готовых во всем винить только меня – в том, что им жарко, в том, что они остались в городе, а не уехали на море или в горы. Илария без конца канючила с притворно жалобным видом:
– Мне скучно.
– Прекратите! – часто кричала я дома или на улице. – Хватит, я сказала!
Нередко я замахивалась, чтобы отвесить им по подзатыльнику – мне ужасно хотелось это сделать, – но усилием воли останавливалась в самый последний момент.
Однако это не помогало. Илария желала перепробовать все сто десять видов мороженого в галерее на улице Чернайа. Я тащила ее прочь, но она упиралась, тормозила каблуками и толкала меня к магазину. Джанни без спросу перебегал на другую сторону улицы под аккомпанемент клаксонов и моих тревожных воплей: мальчику в сотый раз хотелось взглянуть на памятник Пьетро Микке, чью биографию ему во всех подробностях расписал Марио. В этом пустеющем городе с его удушающей влажностью и горячими испарениями, клубящимися над холмами, рекой и брусчаткой, я никак не могла сладить с детьми.
Однажды мы поссорились прямо там, в садах напротив Музея Артиллерии, под грязно-зеленым памятником Пьетро Микке с его огромной саблей и фитилем. Я мало что знала обо всех этих доблестных героях, павших в кровавых битвах.
– Ты не умеешь рассказывать, – заявил сын, – ты ничего не помнишь.
Я парировала:
– Ах, так? Ну, тогда иди к своему отцу!
И принялась орать, что если они думают, будто я ни на что не гожусь, то пусть убираются к папаше. Там их ждет не дождется новая мать – красивая и образованная, конечно же, коренная туринка, которая, бьюсь об заклад, все знает и о Пьетро Микке, и об этом городе королей и принцесс с его чванливыми и холодными жителями-роботами. Потеряв над собой контроль, я все кричала и кричала. Джанни и Илария любили этот город, сын знал его историю, названия улиц и площадей. Марио часто позволял ему играть у памятника в конце улицы Меуччи. Бронзовые монументы нравились и отцу, и сыну. Какая глупость – увековечивать королей и генералов прямо посреди улиц. Джанни воображал себя Фердинандом Савойским в битве при Новаре, спрыгивающим с умирающего коня с саблей наперевес и готовым к бою. Да, мне хотелось уязвить их, моих детей – особенно мальчишку, который уже говорил с пьемонтским акцентом. Вот и Марио строил из себя коренного жителя Турина, он совершенно избавился от неаполитанских интонаций. Мне жутко не хотелось, чтобы Джанни превратился в неразумного бычка, вырос глупым, дерзким и агрессивным, а потом пролил свою или чужую кровь в какой‐нибудь бессмысленной драке – нет, только не это!
Оставив их в садах, возле маленького фонтана, я быстро зашагала по улице Галилео Феррариса прямиком к парящей фигуре Виктора Эммануила II – огромной тени, вздымавшейся к раскаленному облачному небу в конце параллельной линии домов. Может, я и в самом деле хотела их бросить, забыть о них, чтобы потом, когда объявится Марио, хлопнуть себя по лбу и воскликнуть: “Твои дети? Не знаю. Кажется, я их потеряла: в последний раз я видела их месяц назад в садах Цитадели”.
Вскоре я замедлила шаги и повернула обратно. Что со мной происходит? Я утрачивала связь с этими невинными созданиями, они отдалялись от меня, словно течение уносило их на плоту прочь. Вернуть их, обнять и держать крепко-крепко – они мои! Я позвала:
– Джанни! Илария!
Дети исчезли – возле фонтана никого не было.
Я осмотрелась по сторонам, от волнения у меня пересохло в горле. Я побежала по саду, будто пытаясь своими быстрыми хаотичными передвижениями охватить все эти клумбы и деревья, спасти их от рассыпания на тысячи кусочков. Остановилась я возле огромного дула турецкой пушки шестнадцатого века – внушительного куска бронзы позади клумбы. И снова позвала детей. Они откликнулись изнутри пушки: разлеглись там на куске картона, который служил постелью какому‐нибудь беженцу. Кровь вновь заструилась по моим жилам. Я за ноги выволокла детей наружу.
– Это все он, – наябедничала Илария, сваливая вину на брата, – это он придумал там спрятаться.
Схватив Джанни за руку, я хорошенько его встряхнула и, кипя от ярости, сказала угрожающе:
– Ты знаешь, что внутри полно заразы? Ты знаешь, что можно заразиться и умереть? Посмотри на меня, дурачок: сделаешь такое еще раз – убью!
Ребенок уставился на меня недоверчивым взглядом. Столь же недоверчиво я посмотрела на себя со стороны. Я увидела женщину, стоящую рядом с клумбой, в двух шагах от старого орудия разрушения, которое превратилось в ночное убежище для отчаявшихся человеческих существ, явившихся из далеких миров. Сейчас я ее не узнавала. И я испугалась, потому что эта женщина забрала мое сердце и оно билось теперь в ее груди.
Глава 15
В то время у меня вдобавок возникла неразбериха со счетами. Мне писали, что с такого‐то числа будут отключены за долги вода, свет, газ… Я упрямо твердила, что за все уплачено, часами искала квитанции, теряла кучу времени на споры, ссоры, жалобы, а затем униженно капитулировала, осознав, что я действительно не заплатила.
Так вышло и с телефоном. На линии были все те же помехи, о которых мне рассказал Марио, но теперь я вообще не могла никуда дозвониться: голос в трубке сообщал, что данный вид услуг для меня недоступен, или что‐то в этом роде.
Так как мобильный я разбила, я воспользовалась городским таксофоном и позвонила в телефонную компанию, чтобы решить проблему. Мне пообещали разобраться во всем как можно быстрее. Однако дни шли, а телефон по‐прежнему молчал. Я позвонила туда снова, я злилась, мой голос дрожал от ярости. Суть вопроса я изложила таким агрессивным тоном, что служащий надолго замолчал, а затем, сверившись с компьютером, заявил, что мой телефон отключен за неуплату.
Я вышла из себя и начала клясться своими детьми, что платила по счету; я принялась честить всех подряд – от рядовых работников до директоров, я говорила об их левантийской лени (именно так я и выразилась), о хронической неэффективности, я даже привела примеры мелкой и крупной коррупции в Италии, а закончила тем, что проорала: меня от вас тошнит! Повесив трубку и вернувшись домой, я проверила квитанции и убедилась, что была неправа – я таки забыла заплатить.
Деньги я внесла на другой же день, однако ничего не изменилось. На линии были сплошные помехи – в трубке точно ветер завывал, а гудок едва слышался. Я снова спустилась в бар и набрала номер телефонной компании – мне ответили, что, может быть, стоит поменять сам аппарат. Может быть. Взглянув на часы, я поняла, что все учреждения вот-вот закроются. Вне себя от злости я выскочила на улицу.
Я ехала по опустевшему августовскому городу – от жары было нечем дышать. Паркуясь, я стукнула несколько соседних машин. Выйдя из автомобиля, я направилась на улицу Меуччи, прямиком к полосатому мраморному фасаду большого здания, где располагалась телефонная компания. Окинув его недобрым взглядом, я, перескакивая через ступеньки, преодолела лестницу. За стойкой обнаружился милый мужчина, отнюдь не расположенный к ссорам. Я спросила, куда можно пожаловаться на многомесячное плохое обслуживание.
