Как я могла дойти до такого? Как я могла отказаться от своих чувств, да и от самой жизни? Я потрепала Отто по голове, он приоткрыл белесые глаза и посмотрел на меня. Я увидела в них дружелюбие: он не винил меня, а просил прощения за свое нездоровье. Затем резкая боль омрачила его взгляд; скрежетнув зубами, он гавкнул, но без свирепости. Вскоре он умер у меня на руках, и я зарыдала так, как никогда еще не плакала ни в эти дни, ни в эти месяцы.
Когда слезы высохли и всхлипы утихли, я вдруг поняла, что Марио – хороший человек, каким, наверное, он всегда и был, но больше я его не люблю.
Глава 33
Опустив голову Отто на пол, я встала. И услышала голосок Иларии – девочка звала меня. Почти сразу к ее зову присоединился и голос Джанни. Оглядевшись по сторонам, я увидела черные сгустки крови, муравьев и труп собаки. Выйдя из кабинета, я пошла за тряпкой и ведром. Распахнула настежь окна и вымыла комнату – торопливо, но тщательно, прокричав детям несколько раз:
– Минутку, бегу!
Мне показалось жестоким оставлять Отто там, где он лежал, я не хотела, чтобы дети видели мертвого пса. Я попробовала приподнять его, но у меня не хватило сил. Тогда я взяла Отто за задние лапы и поволокла его через гостиную прямо на балкон. Какая же это тяжесть – тело, встретившееся со смертью! Жизнь – легкая штука, и нет никакой нужды позволять кому‐то нам ее усложнять. Я поглядела, как ветер ерошит шерсть Отто, затем вернулась в комнату и, несмотря на жару, тщательно закрыла все окна.
В квартире было тихо. Сейчас она показалась мне маленькой и уютной, без темных углов и теней. Даже, пожалуй, веселой, оживленной голосами детей, которые, смеясь, разыгрались и теперь звали меня на разные лады. Илария произносила “мама” тоненьким сопрано, а Джанни вторил ей тенорком.
Я поспешила к ним и, уверенно открыв дверь, радостно сказала:
– А вот и мама!
Илария кинулась ко мне и принялась молотить ручонками по моим ногам:
– Тебе нельзя было запирать меня здесь!
– Да, правда. Прости. Но ведь я же тебя и выпустила.
Я села на кровать рядом с Джанни, он определенно шел на поправку и выглядел, как мальчик, которому не терпится поскорее вернуться к играм с сестрой – крикам, смеху и дракам. Я потрогала его лоб – капли помогли, кожа была теплой и слегка влажной.
– Голова болит?
– Нет. Я хочу есть.
– Я сварю тебе рис.
– Не люблю рис.
– Я тоже, – встряла Илария.
– Я сделаю вкусный рис.
– Где Отто? – спросил Джанни.
Я помедлила.
– Там, он спит, не трогайте его.
Я хотела добавить что‐нибудь еще – мол, Отто тяжело болен… в общем, что‐нибудь такое, что подготовило бы их к печальному известию, как вдруг в дверь позвонили.
Мы все втроем замерли.
– Папа, – с надеждой прошептала Илария.
Я ответила:
– Вряд ли это папа. Ни шагу отсюда, я запрещаю вам выходить из комнаты. Высунете наружу нос – накажу. Пойду открою.
Они узнали мой прежний тон – твердый и не чуждый иронии, преувеличенно экспрессивный, даже когда дело касается пустяков. Его узнала и я – узнала и приняла, как приняли его и дети.
Пройдя по коридору, я остановилась у двери. Неужели Марио о нас вспомнил? Решил нас проведать? Эта мысль не вызвала у меня никаких эмоций, я подумала только, что было бы неплохо с кем‐нибудь поговорить.
Я посмотрела в глазок. За дверью стоял Каррано.
– Что тебе нужно? – спросила я.
– Да так, ничего. Хотел узнать, как ты. Утром я ходил к матери и не стал тебя беспокоить. Сейчас вот вернулся – окно разбито. Что‐то случилось?
– Да.
– Нужна помощь?
– Да.
– Может, откроешь дверь?
Если смогу, подумала я, ничего ему не сказав. Протянула руку к ключу, решительно сжала его пальцами, легонько пошевелила – ощутила, что ключ сделался податливым, – и повернула.
– Вот и хорошо, – пробормотал Каррано, глядя на меня со смущением. Потом он протянул мне спрятанную за спиной розу – одну розу на длинной ножке. Смешная роза и смешной жест человека, которому неловко.
Я приняла ее и без улыбки поблагодарила. Затем сказала:
– У меня есть для тебя неприятная работенка.
Глава 34
Каррано был сама доброта. Он завернул Отто в пластиковый мешок, который нашел у себя в подвале, погрузил в машину и, оставив мне свой мобильный, поехал за город, чтобы закопать труп.
Я сразу же позвонила педиатру, мне повезло, я застала его в городе, несмотря на сезон отпусков. Пока я подробно описывала симптомы Джанни, у меня так сильно стучало в висках, что я боялась, как бы этот стук не оглушил доктора через телефонную трубку. Сердце опять заполняло грудную клетку, она не была больше пустой.
В разговоре с доктором я не упускала подробностей, стараясь быть точной; одновременно я бродила по квартире, проверяя связи между отдельными ее мирами, трогая вещи, и после каждого легкого прикосновения к безделушкам, к ящику стола, к компьютеру, к книгам, к тетрадям, к дверной ручке повторяла: худшее уже позади.
Внимательно меня выслушав, врач заверил, что беспокоиться не о чем, и добавил, что навестит Джанни нынче же вечером. Затем я долго стояла под душем, холодная вода как иголками колола кожу, и я ощущала на себе весь мрак последних месяцев, последних часов. На краю раковины лежали кольца, оставленные там мною после пробуждения, я надела на палец то, что с аквамарином, а обручальное без тени сожаления спустила в канализационное отверстие. Осмотрев рану от укола Иларии, я продезинфицировала ее и перевязала. Затем не спеша отделила белое белье от цветного и включила стиральную машину. Мне хотелось погрузиться в обыденность, хотя я отлично понимала, что мое тело все еще мечется, вибрирует, будто я увидела на дне ямы отвратительное ядовитое насекомое и отпрянула, взмахнув руками и брыкаясь. Мне нужно, сказала я себе, заново освоить уверенную поступь того, кто твердо знает, куда он идет и зачем.
Поэтому я сконцентрировалась на мысли о детях: нужно сказать им, что Отто больше нет. Я тщательно подобрала слова и говорила голосом, каким обычно читала им сказки, но все равно Илария долго плакала, а Джанни, который поначалу мрачно и угрожающе твердил, что нужно позвонить Марио, вскоре снова стал жаловаться на головную боль и тошноту.
Я все еще успокаивала их обоих, когда вернулся Каррано. Я впустила его, но держалась с ним довольно холодно, несмотря на выказанную им предупредительность. Дети то и дело окликали меня из соседней комнаты. Они‐то думали, что это Каррано отравил собаку, и потому не хотели, чтобы я его впускала и уж тем более вела с ним разговоры.
