– А чего это я буду рассказывать? Пусть он сам про себя рассказывает. Я, начальник, ничего не помню, я башкой о ступеньку ударился, и всё забыл. У меня справка есть.
– Я же без протокола. И не за так, не за здорово живешь.
– А за сколько?
– Вот за столько.
«Столько» было не мало, было в самый раз.
– Если без протокола и по старой памяти. Ты опер правильный, тебе – не западло. Слушай…
Послушал… Переспросил… Получил ответы… Уточнил… Прикинул… Вроде всё сходится. Не врет Лёха Иркутский. Да и по другим источникам проколов нет.
– Значит, правильный зэк?
– Нормальный.
– Подпишешься под него?
– Чего?!
– Того самого! Дело Калашу идет большое, от людей серьезных. Поручиться за него кто-то должен. Иначе никак.
– Я?
– А что? Ты вон как его расписал.
– Так я же не у дел.
– Ну да! Воров-пенсионеров не бывает. Ты же авторитет, им и в могилу сойдешь. Чего скромничать? Подпишешься под него, каждый месяц «бабки» получать будешь, как с куста… Я нынче не мент, человек сугубо гражданский – «пиджак», так что тебе рисков никаких. Да и не увижу я тебя больше. А деньги хорошие.
– А если он подставу учудит, мне за него ответку держать?
– Не тебе – ему. Сам с него спросишь. За отдельные «бабки». Аванс прямо сейчас. Но против малявы.
– Какой?
– Ему. От тебя. Черкни, мол, так и так, подписался под тебя именем своим и если ты фраернешься по-глупому или скурвишься, то разговор с тобой будет один – перо в бок и в землю, а на дно залечь надумаешь, во все стороны малявы разошлем, сыщем, и смерть твоя тогда люта будет… Добро?
И деньги – на стол. Зеленой пачкой! На чем и столковались. Потому что точно – «бабки» не маленькие, а ответ, если что, – Калашу держать…
– Прочтите.
– Что это?
– Малява вам.
– Мне?
– Читайте, читайте… Прочитали?
– Прочел. Неужто сам Лёха Иркутский?
– Он самый. Серьезный человек под вас подписался. Так что подводить его нельзя. Сами понимаете.
Еще бы не понять! Это посильней договора, который в отделе кадров. Против такого поручительства не дернешься. Ну или на пере повиснешь. Это тебе не увольнение по статье. От такого не отмахнешься.
– Как видите, фирма у нас серьезная, но и платим мы хорошо. Ваше решение?
– Что я должен делать?
– То что делали. Торговать. Тем же самым, чем торговали. Только ассортимент будет побогаче, а поставки побольше. Кроме оклада – процент. Так что, надеюсь, вы будете заинтересованы в оборотах.
– Но если обороты, то… с кем я буду работать?
– Вы будете работать один. Без персонала. Но если вы боитесь не справиться, вы можете нанять себе помощников. Из своего жалования.
– Нет, спасибо, я справлюсь!
– Я так и думал.
– Когда приступать к работе?
– Хоть завтра…
Ну, всё, будем считать на эту позицию человечек нашелся. Теперь ему буфер в виде местного Помощника создать и можно реанимировать торговлю. Под новым брендом с новым «лицом фирмы». Базы снабжения – известны, потребитель тоже.
Товар будет куплен, будет «заряжен» и пойдет по адресам. По карте, во все стороны расползутся стрелки оружейных караванов, высветятся места схронов и террористических лагерей. Потом туда можно будет послать «шпиков», которые срисуют лица террористов, по фото вычислить персоналии, после чего кого-то приговорить, а из кого-то сделать сексотов… Тут все просто – эта технология уже отработана.
Если Калаш попадется – рассказать он ничего не сможет, потому что ничего не знает и даже собственного работодателя в глаза не видел, так как был нанят обезличенно, через Интернет. А сам, добровольно, никого сдавать не станет, так как за его спиной маячит Лёха Иркутский, который шутить не любит. И не умеет… Калаша допросят, ничего не узнают и, конечно, убьют. А если не убьют, то через годик он помрет сам, естественной смертью, обрубив единственную, ведущую к работодателю ниточку.
Так что на этого работника можно смело положиться… И пока о нем забыть.
Чтобы заняться делом. Тем, ради которого!..
* * *
За столом сидел человек. На столе лежал Коран. И пистолет.
Человек был в черном комбинезоне и куфии. Так что его лица видно не было – только глаза.
– Вы готовы?
Человек кивнул. В комнате вспыхнули прожекторы, заливая все ярким светом. Подбежавшая ассистентка что-то поправила, что-то передвинула, еще раз критично оглядела обстановку, махнула рукой. Оператор приник к глазку камеры.
– Начали…
Человек заговорил. У него был очень сильный и хорошо поставленный голос. И очень убедительный текст.
– Я не буду называть своего настоящего имени и называть свой род. Тот, кто хочет обращаться ко мне, может называть меня Галиб. Мой род хорошо известен. Мои предки, мои деды, прадеды и прапрадеды и их деды и прадеды воевали с неверными. Воевали всегда! Наши деды и прадеды были настоящими воинами! – Многозначительная пауза. – Мы, их дети и внуки, погрязли в разговорах. Мы болтаем, вместо того чтобы воевать! Мы угрожаем, когда надо бить! Мы прощаем, когда прощать нельзя! Наши руки стали слабыми, а наши души – вялыми! Мы живем в сытости и благополучии, забывая для чего Аллах послал нас в этот мир. Наши воины имеют деньги, дома и машины, но не имеют мужества умереть, когда к этому призовет их священный долг. Они привыкли жить хорошо, и поэтому им жалко отдавать свою жизнь. Прежде чем победить неверных, мы должны победить свои пороки. Ибо сказано в сорок второй суре Священной Книги: «Если бы Аллах расстелил блага рабам своим, дав им все, чего они хотят, тогда они непременно стали бы творить распутство на Земле. Однако же Он низводит в определенном количестве то, что пожелает. Поистине, Он касательно рабов Своих обо всем осведомлен и все видит». – Человек встал. – Я объявляю войну иноверцам! Но и войну соплеменникам своим, что погрязли в роскоши и словоблудии, продавшись неверным, ибо отказываются от войны с ними! Мы должны очиститься от скверны и отдать силы свои и жизни священной борьбе! Я не хочу лишних слов. Воин не должен говорить, воин должен воевать и умирать! – Поднял руку. – Теперь и здесь я даю священную клятву жить, как предки мои, не пользуясь благами, изобретенными неверными, ибо это есть дьявольский искус, коим они развращают наши души, размягчают нашу волю и развращают детей наших. Лишь оружие приму я из рук неверных, дабы обратить его против них! Клянусь посвятить жизнь свою войне с неверными, изменниками и колеблющимися, и покуда не погибну или не смогу победить в этой священной войне, я не открою лица, дабы не опозорить слабостью своею честь рода своего, и не раскрою рта, чтобы не солгать, обещая то, что не способен буду исполнить! Пусть умолкнут мои уста, пусть за них будут говорить дела мои! И пусть Аллах будет свидетелем, что я не отступлю от клятвы своей!
