– Спасибо.
– Не за что…
Нет, есть за что! Интересно. Очень интересно! Так, может, надо посмотреть не только трупы? А в целом…
– И куда их увезли?
– Что?
– Вагоны?
– Куда-то… Я точно не знаю.
– А кто грузил, кто вывозил?
– Надо ребят из депо спросить. Тех, которые на кране…
Спросим.
– Да, было такое. Грузили, увозили. У нас тут такой кран единственный на весь узел.
Куда? Да тут недалеко. На полигон. Под разрезку… Может, еще не разрезали…
Вагоны. Вот они. Некоторые уже порезаны. Но не все. Подойти к резчикам, поговорить, угостить, наладить контакт.
– А вам туда зачем?
– Там родственники мои были. Хочу цветы…
– А-а… Тогда ладно.
– Можно я побуду здесь один?
– Да конечно! Простите.
Ушел… Сесть, пустить слезу, чтобы в образе. Оглядеться.
Искореженные, деформированные стены, выбитые окна, выломанные, разбросанные повсюду полки и двери купе. Тела и личные вещи уже вынесены, но запах смерти еще витает. Все, как и должно быть. Как бывает при крушении.
И все-таки… Все-таки подумать.
Двери… Полки, с которых падали, рушились, разбивались люди. Какие-то обрывки, рванина постельного белья повсюду… Газета… Поднять, посмотреть… От… Странно… Двухнедельной давности… Кто-то прихватил из дома. Наверное, курицу заворачивал. Доел курицу и умер.
Что еще? Что упущено? Стоп! Но если люди, если жертвы-то…
А ну-ка, еще разок!..
* * *
Галиб шел не сгибаясь, прямо и уверенно. Как хозяин. Хозяин мира.
Бывшие с ним боевики окружили его живым щитом, опасаясь за его жизнь. Они были готовы отдать за него жизнь, готовы были принять в себя предназначенные ему пули. Но Галиб не желал ничьей защиты, он шел, раздвигая своих добровольных телохранителей, вырываясь вперед.
– Не надо, – качал он головой. – Я не боюсь врагов, ибо Аллах защищает меня!
От дома ударили несколько выстрелов. Кто-то инстинктивно присел. Все, присели. Все, кроме Галиба! Он лишь убыстрил шаг. Застыдившиеся своей слабости боевики побежали вперед, навстречу выстрелам. Они стреляли на ходу и кричали:
– Аллах акбар!
Они обгоняли Галиба, который продолжал идти, не сворачивая и не прячась. Застучали частые беспорядочные выстрелы. Кто-то прибежал навстречу.
– Мы убили их, Галиб. Их было двое. Путь свободен.
Галиб благодарно кивнул. Проходя мимо поверженных телохранителей бросил в их сторону брезгливый взгляд. Поднялся по ступеням, вошел в дом.
Каждый его шаг, каждый его жест снимался на видео. Это было достойное шоу. И великолепный Главный Герой.
– Где он? – кивком спросил Галиб.
– Там, – показали ему.
Журналист, парализованный страхом и уколом, был за последней дверью. Он был в сознании, но маловменяем.
Галиб встал на пороге двери. И указал на него пальцем.
– Ты!
Журналист забился в угол и испуганно замотал головой. Галиб подошел и навис над жертвой. И это был замечательный кадр. Одного его было бы довольно, чтобы Галиб стал всеобщим любимцем и героем.
– Вот он неверный, оскорбивший наш народ и Аллаха! – сказал за Галиба Помощник. – Он достоин смерти, и он умрет как трус и шакал.
Галиб утвердительно кивнул и достал книгу. Ту самую. И открыв ее, стал выдирать и рвать страницы и бросать обрывки в лицо журналисту. И, когда изорвал книгу, достал кинжал.
Журналист затрясся в ужасе. Он всё понял, хотя и был накачан наркотиками. И всё должно было скоро кончиться. Для него.
Но не кончалось… Галиб не спешил. Он, похоже, упивался мгновением своей силы. Он размахивал кинжалом, и топтал страницы. И все это тянулось бесконечно долго и мучительно. Потом он картинно воздел руку с кинжалом вверх и наклонился.
– Аллах акбар! – взревели теснящиеся за ним воины.
И случилось то, что должно было случиться.
Он вцепился в волосы журналиста и стал резать и пилить ему шею. И на вырванные страницы плеснуло горячей кровью. И когда жертва стала дергаться и вырываться, кто-то услужливо встал журналисту на ноги, припечатав их к полу.
А Галиб продолжал резать и пилить. И это было страшно. И должно было быть страшно, чтобы послужить уроком для неверных.
Наконец Галиб выпрямился и поднял в вытянутой руке голову. Голову оскорбившего его народ и его веру журналиста, до которого никто не мог добраться. А он единственный смог!
– Так будет с каждым, кто посмеет оскорбить Аллаха! – громко сказал Помощник.
И Галиб опять кивнул. И поднял мертвую голову еще выше, чтобы ее увидели все. В его руке. Увидели его воины, его единоверцы и весь мир…
Журналист умер не так, как ему обещали. Не быстро. И не безболезненно.
Он умирал долго и мучительно.
Но его смерть, как и предполагалось, стала сенсацией…
* * *
Шаги… Стук засова… Скрип двери. Серега.
– Выходи, узник совести… Ну и запашок у тебя здесь.
– Так ведь ты меня… без удобств.
– А ты бы не жрал лишнего. А то, ишь, устроил себе каникулы – спи, лопай, да на парашку ходи! Прямо завидки берут.
Что у него? С чем прибыл? Веселый… Но это ничего не значит. Сейчас посмеется, а через минуту накинет на шею удавку и затянет концы. Чтобы обрубить другие.
– Пошли что ли?
– Пошли…
Вышли из комнаты.
– А растяжки где?
– В твоем буйном воображении. Не ставил я ничего. А ну как здесь крыса побежала бы, да за веревочку задела? А ты мне живой нужен.
– Зачем?
– Привык. Где еще такого другана сыскать, который в теме?
Ну да, верно. Все остальные дружбы и приятельства – это работа. Потому что не пожалуешься, не обсудишь, да и не поймут тебя.
– Что там?
– Крушение там. По полной программе – с трупами, пожарами, спасателями и прочей ерундой. Теракт в полный рост.
– Как они там оказались?
– Как – не знаю. Но оказались – точно. Чему есть масса подтверждающего материала. Месиво там.
– Не понимаю. Совсем не понимаю!
– Вот и я не понимал. Пока не увидел.
– Что?
– Трупы. Вернее, фотографии. На, взгляни.
– Что это?
– Трупные пятнышки.
– Ну?
