— Тусклая монетка-пенни прячется в кармане, — напела я, пока мы чистили фильтр компрессора.
— На нее ты кофе купишь и себе и маме, — продолжил Билл. — Ну, если тебе кто-нибудь одолжит еще три чертовых доллара и восемьдесят четыре цента.
Прошлую неделю мы провели занимаясь выделением органического углерода — занятие гораздо более увлекательное, чем может показаться. Дело в том, что на протяжении примерно 200 миллионов лет по нашей планете стадами бродили динозавры. Очень немногие из них уцелели — окаменели в грязи и иле, как те, останки которых были обнаружены землевладельцами в Монтане пару лет назад. Тогда кости аккуратно извлекли и исключительно тщательно описали, обработали специальным клеем и показали публике, а потом отдали на изучение. Однако были там и другие окаменелости — не столь интересные внешне, но, возможно, более значимые по содержанию.
Каждое коричневое пятно внутри каждой окаменелости может быть отпечатком растения, которое существовало в ту эпоху и обеспечивало населявших Землю гигантов едой и кислородом. Эти пятна не способны рассказать о строении или структуре своего первоисточника, их бессмысленно фотографировать или выставлять в музее. Но мы можем получить из них кое-какую информацию о химическом составе — если, конечно, сумеем ее выделить и изучить.
Живые растения отличаются от неживых камней тем, что очень богаты углеродом. Мы с коллегами предположили, что углерод, выделенный из пятен на окаменелых останках динозавров, может позволить рассуждать о новой разновидности ископаемых. Химический состав газа позволит получить некоторую информацию о растении — пусть даже нам никогда не узнать, какой формы были листья, оставившие это пятно.
Чтобы высвободить органический углерод — и только его! — из камня, мы собираем газ, выделяющийся в процессе горения образца. При работе с жидкостями мы разливаем их по мензуркам, чтобы иметь возможность смешивать только нужные вещества. Газы же разделяются с помощью стеклянного аппарата под названием вакуумный компрессор (да, это его я случайно взорвала несколько лет назад).
Работать с вакуумной аппаратурой — все равно что играть на оргáне: у обоих множество клавиш и рычагов, причем нажимать на них нужно в правильный момент и в строго определенном порядке. Задействованы при этом обе руки, которые часто выполняют совершенно разные задачи — поскольку захват и высвобождение газа управляются по отдельности. Когда день окончен, и орган, и вакуумную установку нужно с любовью и вниманием выключить и отправить на покой; оба они в своем роде произведения искусства. По сути, принципиальное отличие между ними только одно: орган не взорвется тебе в лицо, если нажать не на ту кнопку.
— Аргх, ненавижу эту штуковину! — прорычал Билл и заткнул уши, пока наш самый шумный в мире компрессор запускался с надсадным механическим кашлем.
— Знаю, но новый стоит тысячу двести долларов.
— Может, нам кто-нибудь что-нибудь должен? Ну, или Санте письмо напиши!
— Черт, да ты гений! — воскликнула я безо всякой иронии.
Билл имел в виду «профессора Санту» (руководителя Эльфа), который все активнее задействовал наши ресурсы. Началось это с того, что я решила обзавестись полезным знакомством с влиятельным человеком. Прочитав ряд его работ по химии кислорода, я предложила провести несколько пробных тестов изотопов кислорода бесплатно — после чего проект начал расти словно снежный ком (в ту зиму каламбуры так и сыпались у меня с языка). Профессор нашел полученные результаты «очень интересными» и переориентировал всю свою мастерскую на изготовление дополнительных образцов. Мы наивно согласились помочь — поскольку явно недооценили количество экспериментов с кислородом, которые можно провести, постукивая у конвейера деревянной кувалдой и при этом напевая.
Чуть раньше я потратила немало усилий и времени на секретные имейлы Эльфу, добиваясь введения определенных инструкций для его лаборатории. Согласно моим требованиям, все их образцы до передачи «в доставку» должны были быть помечены зелеными или красными чернилами и объединены в комплекты по десять с помощью серебристой клейкой ленты. Мои труды были вознаграждены, когда у нас накопилось достаточно трубок с образцами, и Билл наконец оценил шутку.
Изучив журнал анализа образцов, мы обнаружили: пользователь с кодовым именем Рудольф заказал около трех сотен тестов, прекрасно зная, что стоимость каждого равна $30. На основании этих расчетов мы решили попросить «дорогого Санту» о новеньком блестящем компрессоре — и даже красочно вообразили, как спустимся в лабораторию рождественским утром, а там, прямо под печью для сжигания отходов, уже лежит наш подарок, перевязанный большим красным бантом.
— Начни с того, что мы хорошо вели себя весь год, — потребовал Билл.
— Ладно, ты иди за словарем, а я за официальными бланками. Все должно быть по высшему разряду. — Я собиралась получить от процесса максимум удовольствия.
— Надеюсь, в администрации есть цветные мелки, — пробормотал в ответ Билл.
Однако затем я принялась искать в сумочке ключи от шкафа с канцелярскими принадлежностями, нашла вместо них почти полную упаковку жевательных конфет и немедленно решила устроить перерыв.
— Это определенно лучшее, что могло с нами случиться! — провозгласила я.
Естественно, мы сразу бросили все дела, уселись на пол и начали делить между собой сладости, устраивая потасовку из-за каждой оранжевой конфетки и откладывая синие, ежевичные, для Ребы (она их обожала).
Впереди нас ждали выходные — пятьдесят шесть часов, казавшиеся бесконечными. На рассвете нам предстоит торжественно вступить во владение офисным холодильником, но в остальном — полная свобода действий. Возможно, мы подберем отмычку к токарной мастерской и вдоволь нагуляемся между гигантскими пилами, дрелями и сварочными аппаратами, ощущая себя в только нам принадлежащем музее. Возможно, устроим закрытый показ «Седьмой печати» в главной аудитории, раз уж там есть проектор. И, возможно, в тот год в целом мире и был человек счастливее меня, но в такие пятничные вечера я не могла себе этого представить.
3
У растений бессчетное множество врагов. Почти все живое на Земле рассматривает зеленый лист в качестве обеда; целые деревья заканчивают жизнь в чьих-то желудках, не успев даже проклюнуться из семени. Причем убежать от бесчисленной армады нападающих — этой вечной угрозы — они не могут. В недрах лесной подстилки процветают приспособленцы, для которых любое растение, живое или мертвое, — источник пищи. Грибы, возможно, худшие представители этого вражеского клана. Белая и черная гниль — организмы, способные проникнуть куда угодно и обладающие силой, которой нет больше ни у кого: они могут уничтожить сердцевину даже самого твердого дерева. Четыреста миллионов лет вся древесина на нашей планете (за исключением отдельных окаменелых щепочек) перерабатывалась и возвращалась к своему началу — и это заслуга единственной группы грибов, перемалывающей лесной хребет и кости. Несмотря на это, именно среди них можно найти лучших — и единственных — друзей деревьев.
