Около четырех часов утра мы наконец добрались до смотровой площадки водохранилища — хотя, если говорить начистоту, смотреть с нее было абсолютно не на что. Билл заехал на небольшой холмик и остановил машину (но не двигатель) так, чтобы ее бампер был направлен чуть вниз.
— Тут нормально? — спросил он, положив руку на ключ зажигания. Это был код: на самом деле, прежде чем заглушить мотор, он интересовался, готова ли я провести здесь ближайшие три часа.
— Мы ушли к водохранилищу, чтобы жить разумно, — тем же кодом согласилась я, исказив цитату из Торо. Билл называл водохранилище «местечком для уик-эндов», поскольку технически оно представляло собой водоем, обсаженный деревьями, и практически не патрулировалось в выходные. В безжалостном дневном свете водохранилище являло собой уродливый квадратный резервуар, обнесенный четырехметровым, кое-где насквозь проржавевшим забором. Вокруг боролись за жизнь несколько старых потрепанных деревьев, увитых и задавленных кудзу.
Билл выключил зажигание, вытащил ключи и махнул ими вперед:
— Волосы там.
— Где? — переспросила я, не вполне понимая, куда он показывает.
— Там, — повторил Билл и кивнул на большое амбровое дерево, которое росло в паре метров от машины.
Я выбралась наружу и подошла ближе, уже догадавшись, что он имеет в виду пустое дупло в стволе.
— Просто протяни руку, — подбодрил меня Билл.
Я остановилась и какое-то время размышляла.
— Нет, — решила я наконец. — Наверное, не буду.
— Да что не так-то? — с раздражением поинтересовался Билл. — Как будто для парня сбрить волосы и спрятать их в дупле дерева на окраине города — это странно. Боже, да ты ненормальная.
— Знаю, знаю. Дело не в тебе, а во мне, — уступила я, а потом замолчала, разбираясь со своим подсознанием. Найдя наконец лучшее объяснение, на которое была способна, продолжила: — Мне просто не нравится, что такую огромную часть тебя можно вот так легко отрезать и выбросить.
— Бу-бу-бу, — передразнил меня Билл, хотя в голосе его звучало напряжение. — Естественно! Мне это тоже не нравится. Именно поэтому я их тут и спрятал. Святые угодники, я же не варвар какой-нибудь.
С этими словами он сам сунул руку в дупло и извлек оттуда огромную охапку черных волос. Затем поднял ее над головой, под свет жужжащей флуоресцентной лампы, которая венчала изрисованный граффити столб, и потряс этой копной. Я молча на нее уставилась.
— Они великолепны, — заключила я в итоге — вполне искренне. Меня действительно впечатлило и то, какими блестящими были эти волосы, и их количество. Со стороны казалось, наверное, что Билл машет кому-то на прощание, используя вместо положенного в таких случаях платочка дохлую кошку.
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Теперь, сбривая волосы, Билл каждый раз запихивал их в то же дупло; иногда, поздно ночью, мы наносили им визит. Это был очень умиротворяющий ритуал, хотя я была уверена: рано или поздно один из нас сунет туда руку и будет укушен недовольным енотом.
В Ночи Посещения Волос мы обычно усаживались на берегу водохранилища и сочиняли детскую книжку о жизни Билла (последняя, по нашему общему мнению, являла собой изумительно неподходящий материал для такого рода литературы). Этот шедевр должен был называться «Прожорливое дерево». Главным в нем был образ древа-родителя, которое медленно пожирало своих отпрысков, не в силах противостоять растущей алчности. В середине книги Мальчик, едва достигший пубертатного возраста, приходил к Дереву, чтобы найти в его ветвях укрытие от жестокого мира взрослых. «Вижу, у тебя на груди начали расти волосы, — сказало ему Дерево, а потом буднично приказало: — Сбрей их и отдай мне».
К концу истории Мальчик превращался в старика, облысевшего от тревог и из-за возраста. «У енотов снова родились малыши. Мне нужно больше волос», — сказало Дерево. Мальчик виновато покачал головой: «Прости, но у меня их нет — теперь я лысый старик». «Тогда сунь руку в дупло, и пусть еноты ее грызут, — предложило Дерево. — На это сгодится даже рука старика». «Хорошо, — согласился Мальчик. — Давай встанем рядом, я на тебя обопрусь, и они ее немного погрызут». Книга заканчивалась описанием мучительного жертвоприношения.
— За нее мы точно получим медаль Кальдекотта
[4], — заявила я однажды ночью после особенно продуктивного обсуждения.
Не прошло и полугода с тех пор, как Билл поселился в микроавтобусе, когда однажды он постучал в мою дверь в половине четвертого утра. Я впустила его и принесла кофе, который как раз начала варить перед его приходом.
В то лето все шло не так.
— Непросто это — жить в автобусе, — то и дело повторял Билл с усталым вздохом.
К половине девятого утра штат Джорджия разогревался до тридцати двух градусов, а значит, долго спать в машине было просто невозможно. Билл подошел к делу изобретательно: на принадлежавшей кампусу парковке Р3 он нашел место, где микроавтобус можно было поставить боком под сенью огромной ивы, которая обеспечивала ему и тень, и прохладу. Все окна, включая ветровое стекло, он закрыл алюминиевой фольгой — отражающей стороной наружу. Благодаря этому в машине можно было находиться хотя бы до тех пор, пока солнце не поднимется достаточно высоко.
Я сталкивалась с ним примерно в половине восьмого, когда он, пошатываясь, бродил по лаборатории с мензурками, наполненными водой. По его словам, он «пропекся» еще около часа назад и теперь, как обычно, «снимал корочку». Эти иссушающие ночи только усугублял тот факт, что после шести вечера Билл ничего не пил: туалета у него не было, а идею пользоваться кустами он открыто высмеивал.
— Я еще не так низко пал, — надменно отвечал он на подобные предложения.
В ту ночь, когда Билл явился ко мне на порог, его сон был весьма неожиданно прерван. Мы долго удивлялись, почему никто не замечает странный микроавтобус, постоянно припаркованный на Р3. Оказалось, в итоге его все-таки заметили — полицейские, патрулирующие кампус. Настала ночь, когда Билл, спавший в луже собственного пота, проснулся оттого, что кто-то энергично колотил по ветровому стеклу. Снаружи слышалась сирена патрульной машины, разбавляемая стаккато раций. Билл откатил в сторону дверь.
В тот момент он вряд ли выглядел образцовым гражданином. Накануне он собрался побрить голову, но одолел только половину — потом сели батарейки в бритве. В результате прическа Билла наводила на мысли о только что сбежавшем буйнопомешанном. В микроавтобусе воняло, как всегда воняет в таких тесных помещениях, а на пассажирских сиденьях были разложены внутренности переносного телевизора, который Билл разобрал, чтобы поколдовать над проводами. Пока он щурился от слепящего света фонарика, бестелесный голос спросил:
— Сэр, не могли бы вы показать удостоверение личности?
