— Здравствуйте, — обратилась я к даме за стойкой. — Мы бы хотели у вас остановиться.
— Комната на одного — тридцать пять, на двоих — сорок пять, — ответила она, не поднимая глаз и не выпуская изо рта сигарету.
Я взглянула на Тери, которая все еще была в шоке.
— Давайте три комнаты. Эти двое пусть живут в отдельных, а мы, — я указала на Билла, — займем одну. Получится сто пятнадцать долларов, верно?
— И налог, — напомнила дама.
— И налог, точно, — повторила я с улыбкой и безропотно достала кредитку.
К моему удивлению, дама забрала ее и пихнула в стопку выписанных от руки чеков.
— Ладно, жизнь налаживается, — констатировала я и обернулась к остальным: — Как насчет ужина?
— Я хочу только пойти и лечь, — мрачно ответила Тери.
Я не могла понять, злится она на меня или на себя; думала уже спросить, все ли в порядке, но потом решила, что это не лучшая идея. Поэтому я продолжила стоять и молчать, что определенно было еще худшей идеей. Ноа исчез, как только получил ключ, поэтому мы с Биллом вдвоем вышли из мотеля и отправились вниз по Элм-стрит в поисках ресторана. По дороге нам попалась грязная закусочная, где мы заказали две колы и два антрекота, которые и съели с большим аппетитом, неожиданно осознав, до чего голодны.
Прогулка обратно напоминала любую нашу совместную прогулку и одновременно была на них не похожа. Мы чувствовали себя как два бандита, которые прикончили не того человека; сегодняшняя авария, едва не закончившаяся гибелью, навсегда связала нас. Вернувшись в мотель, мы поднялись к себе в комнату. Там обнаружилась огромная двуспальная кровать, застеленная стеганым бордовым одеялом с уродливым узором; простыни под ним явно никто не менял. Обшитые темными панелями стены и тяжелые синтетические шторы пахли дымом и сладковатым дезинфицирующим средством, а покрытый разводами ковер оказался настолько липким, что мы не рискнули снять ботинки.
Близилась ночь. Мое тело было вымотано до предела, но мозг работал в полную силу. Не замеченные ранее синяки начали напоминать о себе, а навестив туалет в закусочной, я увидела в моче кровь — но и это не испортило мне настроения. В тот вечер я чувствовала себя так, будто со мной никогда не случится ничего, что смогло бы меня расстроить.
Мы лежали бок о бок на кровати и разглядывали разводы на потолке, которые освещала тусклая лампа на прикроватном столике. Кран в ванной протекал, и капли отстукивали ровный мягкий ритм. Минут через двадцать Билл сказал:
— Это все-таки случилось. Один из студентов попытался нас убить.
Он вывернул ситуацию наизнанку, и ее абсурдность заставила меня хихикнуть. Хихиканье превратилось в смех, а тот — в хохот, который все шел и шел откуда-то изнутри, из самой моей глубины. Я смеялась, пока у меня не свело мышцы живота, так что я не могла как следует вздохнуть. Смеялась, пока не потеряла над собой всякий контроль и не намочила слегка штаны. Смеялась, пока это не стало так больно, что я мысленно взмолилась о пощаде — но все равно не сумела остановиться. Я смеялась, пока этот смех не начал напоминать рыдания. Билл смеялся вместе со мной. И в нашем смехе была радость и благодарность за то, как круто мы обвели Смерть вокруг пальца. Наше везение было даром небес, пропуском в новый мир, слишком прекрасный, чтобы его оставить. Нам подарили еще как минимум один незаслуженный день — день, который мы проведем вместе.
Наконец наши всхлипывания утихли, но только потому, что у тела не было больше сил. Однако, отдышавшись, я опять начала хихикать. Потом засмеялась, Билл рассмеялся вместе со мной — и мы снова прошли все этапы смеховой истерики. Лежа бок о бок, полностью одетые, мы смеялись и смеялись, так и не сняв ботинок.
Через некоторое время Билл встал и пошел в ванную, но тут же высунулся обратно:
— Не поверишь — туалет забит. Знал же, что надо было захватить наши бутылки.
— Пописай на ковер, — предложила я. — Судя по его виду, все так и делают.
— Фу, не будь животным, — с отвращением одернул меня Билл. — Меня вполне устраивает слив в ванной.
Я поднялась, чтобы последовать его примеру. Затем мы снова улеглись рядом и продолжили изучать потолок.
— Меня тревожит Тери, — призналась я. — Думаю, она меня ненавидит.
— Да перестань, она сейчас должна радоваться, что вообще жива, — твердо сказал Билл.
— Она должна радоваться, что мы все живы, — поправила я его, но беспокойство никуда не делось. — Уверена, она винит во всем меня. И знаешь, в глобальном смысле так и есть. Это ведь я записала ее на конференцию в Сан-Франциско.
— Точно, ты же заставила ее бесплатно пересечь страну, чтобы встретиться с людьми, у которых она будет выпрашивать работу после выпуска. Ну ты и дрянь, действительно. Нужно было остаться в Атланте, чтобы я делал за нее все лабораторные, — ответил Билл, и в голосе его прозвучала незнакомая мне прежде суровость. — Она уже взрослая. Черт, да ей тридцать с лишним, она гораздо взрослее нас.
— Возраст еще ничего не значит, — возразила я. — Хотя всем было плевать, попаду ли я на конференцию, когда я была студенткой.
И я погрузилась в воспоминания о собственных обидах.
— Слушай, ты все равно не сможешь дружить со студентами, так что выброси эту мысль из головы прямо сейчас, — вздохнул Билл. — Мы с тобой будем из кожи вон лезть, чтобы научить их хоть чему-то — снова и снова, рискуя ради них нашими чертовыми жизнями, а они непременно нас разочаруют. Такая уж это работа. Нам обоим за это и платят.
— Ты прав, — подыграла я в том же циничном ключе, хоть и не вполне искренне. — Но мы же в это не верим, правда?
— Обычно не верим, — признался Билл. — Но сегодняшний день — исключение.
Я закрыла глаза, считая мягкие размеренные удары капель в ванной. Вдруг Билл сказал:
— Ты же знаешь, что дружить с коллегами по работе тоже не выйдет.
Я распахнула глаза — его слова меня неожиданно задели.
— А мы? — спросила я. — Мы же друзья, разве нет?
— Не-а, — ответил он. — Мы с тобой просто двое жалких недоумков, которые застряли посреди бескрайнего ничего и пытаются сэкономить двадцать пять баксов на номере в мотеле. Так что заткнись и спи давай.
Так мы и сделали, уснув на противоположных концах кровати в одежде и ботинках. Уже проваливаясь в сон, я подумала, что именно так должна ощущаться семья, и еще раз поблагодарила Бога за сегодняшний день — а заодно и грядущий, раз он все равно уже наступил.
На следующее утро все проснулись поздно; к тому моменту, как мы вышли из комнаты, за окном был ясный солнечный день. Тери ждала меня в холле, и ее явно разрывало от злости. Похоже, она не спала всю ночь.
Мы вместе дошли до закусочной для дальнобойщиков и заказали одну порцию яичницы с беконом, потому что ее как раз с лихвой хватало на четверых. После того как Билл попросил у официанта восьмую чашку кофе, Тери посмотрела на меня и сказала:
