Сделка по продаже Аляски была заключена именно в Ситке, куда для проведения формальной церемонии прибыли российские (продавцы) и американские (покупатели) дипломаты. Их встреча состоялась в рамках договора, ратифицированного сенатом Соединенных Штатов. В результате его США приобрели 1 518 800 квадратных километров новой территории по цене два цента за акр. Общая сумма сделки — $7 миллионов — для среднего американца была просто космической: в тот момент страна переживала последствия Гражданской войны, которая закончилась совсем недавно. Мнения разделились: те, кто поддерживал заключение договора, доказывали — следующим шагом станет аннексия Британской Колумбии; те, кто был против, твердили — Америка всего лишь получила дополнительную проблему в виде огромной незаселенной территории, которую нужно благоустраивать. К тому же в ситуации недавней Гражданской войны эта сделка стала своеобразной эскапистской драмой: еще одна битва добра со злом, но разразившаяся уже на чужой земле и вдали от народа.
Еще одна драма развернулась в Ситке в 1980-х — однако теперь в сражение вступили не люди, а виды.
Деревья любят Ситку. На острове Баранова лето долгое, а климат мягкий — это чертовски приятное место, чтобы жить и расти, пусть даже холодные темные зимы не дадут тебе особенно вытянуться в длину. Исследователи, изучавшие данный регион, обнаружили ситхинскую ель, ситхинскую ольху, ситхинский ясень и ситхинскую иву. Эти деревья успешно колонизировали Британскую Колумбию, а заодно и штаты Вашингтон, Орегон и Калифорния. Вместе с тем они очень скромны. Например, ситхинская ива не представляет собой ничего особенного. Максимальная ее высота — семь метров; никак не назовешь лесным гигантом. Однако эта ива, как и все растения, таит в себе множество секретов — гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Прогуливаясь по эвкалиптовой роще, вы купаетесь в уникальном запахе: одновременно едком, и терпком, и немного мыльном. На самом деле это переносимые воздухом химические соединения, которые дерево произвело и выпустило в атмосферу. Мы называем их летучими органическими соединениями, для краткости — ЛОС. Они не производятся с целью снабжения дерева питательными веществами, а значит, вторичны относительно его базовых функций. У ЛОС есть множество применений, понятных ученым, и немало тех, которые ими пока не изучены. Например, эвкалипту такие соединения нужны как часть обеззараживающей системы, сохраняющей листья и кору, если они повреждены, и позволяющей избежать инфекций.
Большая часть ЛОС не содержит азота, а потому не требует особенных вложений в свое производство и расходуется без сожаления. Эвкалипт ничего не теряет, выбрасывая в воздух волны летучих соединений, воспринимаемые нашим носом благодаря характерному запаху. Большинство же растений и вовсе производят ЛОС, аромат которых мы никогда не сможем почувствовать, потому что их предназначение не в том, чтобы радовать чье-то обоняние. Количество летучих соединений в лесном воздухе то увеличивается, то сокращается, потому что каждое растение может «включать» и «выключать» их выброс по специальному сигналу. Один из самых универсальных — жасмоновая кислота, которая начинает активно вырабатываться, если дерево повреждено.
В войне между растениями и насекомыми, бушующей уже 400 миллионов лет, потери несут обе стороны. В 1977 году один из лесов округа Кинг, штат Вашингтон, где проводились исследования местного университета, был практически уничтожен внезапно напавшими насекомыми. Войска гусениц коконопрядов сметали все на своем пути. Им удалось полностью лишить листьев несколько жертв, а множество других смертельно ранить. В целом урон популяции широколистных растений в этой области оказался весьма значительным. Однако всем известно: можно выиграть битву, но проиграть войну. Деревья не устают доказывать эту мудрость.
Перенесемся в 1979-й, в лабораторию Вашингтонского университета, где исследователи кормят гусениц коконопрядов листьями деревьев, которые уцелели во время той атаки, и внимательно наблюдают за подопытными. Ученым удалось установить, что испытуемые гусеницы росли значительно медленнее и вырастали более слабыми, чем обычно; и уж точно они росли гораздо хуже своих собратьев, которые питались листвой тех же деревьев двумя годами ранее. Проще говоря, в листьях появилось какое-то химическое соединение, заставлявшее гусениц болеть.
Самое замечательное в этой истории то, что в полутора километрах от места военных действий росли здоровые ситхинские ивы. Та атака их не задела, но для коконопрядов их листья тоже оказались практически несъедобны. Получая в качестве пищи листву этих здоровых ив, росших в совершенно другом месте, гусеницы постепенно слабели и заболевали. Всего два года назад они легко могли уничтожить целый лес — но теперь им это было не под силу.
Ученые уже знали о взаимном влиянии растущих рядом деревьев через выделения их корней; но изучаемые ситхинские ивы находились слишком далеко, чтобы нечто подобное было возможно в этом случае. Нет, здесь явно имел место какой-то надземный сигнал, переданный пострадавшими и полученный остальными. Оставалось предположить, что стоило гусеницам напасть на листья, как растение начало закачивать в них яд, параллельно выбрасывая в воздух летучие органические соединения. В дальнейшем, предполагают ученые, ЛОС преодолели полтора километра и были распознаны ситхинскими ивами как сигнал тревоги. После этого они начали вырабатывать такой же яд, заранее наполняя им листву. На протяжении 1980-х поколения и поколения гусениц умирали от голода, поскольку есть отравленные листья не могли. Это была долгая игра, но деревья все же сумели переломить ход войны в свою пользу.
Годами наблюдая за растениями, ученые пришли к выводу: передача сигналов между деревьями по воздуху — наиболее вероятное объяснение случившемуся. Они знают, что деревья не люди и чувств не испытывают — во всяком случае по отношению к нам. Деревьям нет до нас никакого дела. Но, возможно, им есть дело друг до друга. Возможно, в случае опасности растения способны сигнализировать о ней сородичам. Тот эксперимент со ситхинской ивой был прекрасным произведением научного труда, в корне изменившим всё. Оставалась только одна проблема: понадобилось больше двадцати лет, чтобы общество поверило в его результаты.
12
Мне удавалось заснуть, но спать не получалось. Был 1999 год, ранняя весна, и я раз за разом просыпалась в половине третьего утра — после чего никак не могла заснуть снова и все больше по этому поводу беспокоилась. Билл отлично организовал работу в лаборатории, все эксперименты шли как по нотам — тем обиднее было получать отказ за отказом в ответ на мои запросы финансирования. Для положительного решения контракт должен быть одобрен при строгом независимом рассмотрении. Оценка во многом базируется на «послужном списке» — количестве важных открытий, сделанных на деньги предыдущего гранта, — а это изрядно усложняет задачу тому, кто пытается получить его впервые.
Нередко под прикрытием оценки проекта идет и банальное выяснение отношений. Я не раз получала отзывы, согласно которым «рецензент был разочарован, поскольку потенциал исследователя очевидно не превышает возможности выпускников его же собственного университета». Подобного яда в мой адрес было вылито немало. На приснопамятной конференции в Сан-Франциско, по дороге на которую мы все чуть не погибли, я таки изложила свои идеи о растениях и испарении воды. В ходе доклада пожилой и весьма разгневанный ученый (позже выяснилось, что он милейший человек) залез на раскладной стул и закричал: «Поверить не могу, что вы такое говорите!» Я, растерявшись, ответила в микрофон: «Ну, это ваши проблемы» — и могу вас заверить, атмосферу это не разрядило.
