— Выпила банку заменителя, — созналась я, и он вздохнул. Повисла пауза.
Затем Билл обреченно застонал и спросил:
— Уже пора говорить, что все будет хорошо?
— А что, если не будет? — Я очень старалась не расплакаться. — Что, если я так и не получу грант? Что, если я недостаточно умна? Что, если мы все потеряем?
— «Что, если»? К черту твои «если». Для нас ничего не изменится, ясно? — рявкнул Билл. — Вот не получила ты грант, и что? Платить мне меньше, чем сейчас, ты вряд ли сможешь — сообщаю на случай, если ты давно не проверяла расчеты. Или, предположим, тебя уволят. Но ключи-то у нас есть, я могу завтра еще дубликатов сделать. И вообще, я давно уже подозреваю, что тебе необязательно быть сотрудником университета, чтобы работать в лаборатории. Просто продолжай натягивать деловой костюм и продавать наши идеи на собеседованиях, чтобы вытащить нас уже отсюда. Если мы отстроили все с нуля один раз, отстроим и еще. Или можем ночью собрать манатки и просто исчезнуть. Переедем в другой город, ты продашь какой-нибудь орган, а я буду бегать по улицам в колпаке с бубенчиками и клянчить центы в жестяную кружку.
К концу этого монолога я уже негромко смеялась, успокоенная его рассуждениями. Снова воцарилась тишина.
— Не почитать ли нам «Книгу Марси»? — предложила я.
— Наконец-то здравая мысль, — согласился Билл.
Я достала из-под кровати толстый том и открыла его на случайной странице.
Прозвищем Марси — в честь ее любимого персонажа комикса Peanuts — мы наградили одну из моих студенток-магистранток. Правда, в конце концов оказалось, что она гораздо больше похожа на Пепперминт Пэтти; во всяком случае, расставаясь с нами по случаю бесчисленных двоек, она была столько же добродушна. Лабораторию она покинула недавно и по обоюдному согласию, бросив надежды довести свою работу если не до ума, то хотя бы до зачета. В качестве прощального подарка Марси оставила нам черновик своей «диссертации», который устрашающе увеличивался в размерах после каждой правки. Я утверждала, что он являет собой образец выдающегося литературного стиля. Плохо в нем было все: от четырнадцатого кегля шрифта Palatino до вшитых вверх тормашками страниц. Пережидая приступ бессонницы, я зачитала вслух один из параграфов «Книги Марси» — три страницы отборной белиберды, а следом — фрагмент из «Поминок по Финнегану». Задачей Билла было определить, где какой отрывок, и доказать свое суждение развернутым критическим анализом. Прошлой ночью мы таким же образом читали раздел «Методы» и знаменитый монолог Лакки из пьесы «В ожидании Годо».
Наслаждаясь катарсисом, которого можно достичь, только приобщая другого к чему-то отвратительному, мы с Биллом упражнялись в бессмысленных аналитических выкладках. В последнее время эти долгие, полные сарказма беседы стали моим единственным спасением от бешеной гонки мыслей в голове.
Наконец в нашей беседе повисла долгая пауза. Я выглянула в окно и, не увидев там привычных красок восхода, взглянула на часы:
— Ого, всего четыре утра, а я уже все. Новый рекорд.
Моя тревога отступила.
— Знаешь, что во всем этом самое паршивое? Я уверен, ты и Зверю выспаться не даешь, — с досадой произнес Билл.
Я обернулась на Ребу: та и правда лежала в своей корзине в изножье кровати, глядя на меня большими ясными глазами.
Снова наступила тишина.
— Черт, почему ты просто не сходишь к врачу? — спросил Билл, и в голосе его прозвучало нечто близкое к нежности.
— У меня нет на это ни времени, ни денег, — усмехнулась я. — Да и потом, что он мне скажет? Посоветует снизить уровень стресса?
— Пропишет какую-нибудь дрянь вроде прозака.
— Да не нужен он мне.
— Так и не принимай, — быстро ответил Билл. — Отдашь коробку бездомному парню, который живет у тебя в лаборатории.
Меня захлестнула новая волна вины, как только я поняла: это было скрытое признание того, что Билл тоже несчастен.
— Я подумаю, — пообещала я. Мне пришлось зажать себе рот, чтобы Билл не услышал всего, что я хотела сказать. Ему досталось только часть, мягкое: — Спасибо, что со мной поговорил.
— Ну ты же за это и платишь мне бешеные деньги, — ответил Билл и повесил трубку.
* * *
Однажды дела пойдут на лад. Шесть месяцев спустя мы арендуем грузовик, погрузим в него научное оборудование и Ребу (на переднее сиденье), пристегнем ради разнообразия ремни и поедем на север, к Балтимору, потому что я нашла нам обоим новую работу в Университете Джонса Хопкинса. Более того, я убедила оба университета, что им гораздо проще передать оборудование, чем списывать его. После переезда я последовала совету Билла и отправилась к врачу, который выдал мне рецепты на необходимые лекарства. Я начала правильно питаться и регулярно спать — так ко мне вернулись силы. Билл бросил курить. Мы продолжали работать, продолжали стучать во все двери, веря, что рано или поздно одна из них откроется.
Ни уроки любви, ни уроки науки невозможно забыть. Я уезжала из Атланты, зная гораздо больше, чем когда там появилась. И по сей день мне достаточно закрыть глаза, чтобы вызвать в памяти запах смятого листа амбрового дерева — такой же резкий, как если бы этот лист был у меня в руке. Укажите на любой предмет в лаборатории, и я отвечу вам, сколько за него заплатила (с точностью до пенни) и какая компания продает самый дешевый вариант. Теорию транспорта воды к листьям я теперь объясняю так, что каждый студент в аудитории понимает ее с первого захода. Мне известно, что в почвенных водах Луизианы тяжелого водорода больше, чем в почвенных водах Миссисипи, — хотя я до сих пор лишь отчасти понимаю почему. И поскольку мне доступна изысканная роскошь верности, я бывала в таких местах, куда иначе и не доберешься.
Часть третья
ЦВЕТКИ И ПЛОД
1
Несколько миллиардов лет земная поверхность была абсолютно безжизненной. Океаны уже кишели разнообразными обитателями, но у нас нет никаких свидетельств того, что на суше тоже что-то происходило. Стада трилобитов паслись на дне океана, преследуемые аномалокарисами — морскими членистоногими размером со среднего лабрадора, — но суша оставалась пуста. Губки, моллюски, улитки, кораллы и экзотические морские лилии (криноиды) обитали в прибрежных водах и на глубине — суша была непреклонна. Появились первые бесчелюстные и челюстные рыбы, которые эволюционировали в хрящевые и костные формы, известные нам и сегодня, — суша не поддавалась.
Понадобилось еще 60 миллионов лет, чтобы на Земле возникла сухопутная жизнь более сложная, чем несколько клеток, сбившихся в кучку в расщелине скалы. Однако стоило первому растению выбраться на берег, как за несколько миллионов лет его собратья одели все континенты зеленым ковром, начав с болот и закончив лесами.
Три миллиарда лет эволюции породили лишь одну форму жизни, способную обратить этот процесс вспять и снова сделать нашу планету заметно менее зеленой. Урбанизация отвоевывает территории, которые растения с боем колонизировали 400 миллионов лет назад, и превращает их снова в бесплодные пустыни. Согласно прогнозам, в ближайшие сорок лет размер населенных зон в Соединенных Штатах увеличится вдвое, поглотив охраняемые леса на территории, сопоставимой с Пенсильванией. В развивающихся странах темпы урбанизации еще выше и охватывают большие пространства и большее количество людей. На Африканском континенте леса размером с Пенсильванию превращаются в города каждые пять лет.
