— Там разместят вычислительный кластер для нашего нового геофизика, — печально ответил Эд. — Все оборудование отправится прямиком на свалку. А что, хочешь что-нибудь забрать?
Кровь ударила мне в голову. Покосившись на Билла, я увидела, что он даже рот приоткрыл от удивления. На следующей же неделе мы запрыгнули в мою машину и поехали в Огайо, а в Цинциннати взяли на день в аренду грузовик.
Было позднее утро вторника, когда мы наконец встретились с Эдом в здании, где располагалась его лаборатория. Он провел нас внутрь и представил всем, кому смог, с гордостью объясняя встречным, что знал меня с момента поступления, что сейчас я стала профессором и делаю великие открытия — и что я приехала сегодня, поскольку в лаборатории слишком ценное оборудование, чтобы просто его списать. Это были те же истории, которые Эд пересказывал в каждую встречу со мной (возможно, он повторял их и в мое отсутствие тоже). Он вспоминал, как, прочитав одну из его статей, я отправила ему длинное письмо, расспрашивая о предыстории описанного эксперимента, его деталях и «неудачных дублях». Не обошлось и без байки о нашей совместной полевой экспедиции, когда я спала в машине, не желая тратить бесценные часы светового дня на установку палатки. Эд неустанно повторял, что не встречал более трудолюбивого студента и что всегда знал: я многого добьюсь. Я тем временем переминалась рядом с опущенной головой, чтобы не дать окружающим заметить мою смущенную улыбку, а в ожидании окончания его монолога тренировалась стоять на одной ноге.
Когда Эд умолк, я подняла глаза и сказала «Спасибо», а потом поморщилась под изучающими взглядами, которыми меня окидывали новые знакомые. Я привыкла к этим взглядам — всегда одно и то же. Каждый будто спрашивал: «Она? Да нет, не может быть, тут какая-то ошибка». Общественные и частные организации по всему миру, изучив механизмы сексизма в академической среде, пришли к выводу, что они сложны и многофункциональны. По моему же скромному мнению, сексизм — это просто: всего лишь общий вес чужой уверенности в том, что ты не можешь быть тем, кем являешься.
— Ты, знаешь ли, не упрощаешь им задачу и не улучшаешь свое положение, надевая заляпанную футболку и приходя на встречи с дурацкими хвостиками, — напоминал мне Билл каждый раз, когда я пыталась жаловаться на гонения, и с его словами трудно было спорить.
Эд проводил нас в подвал и отпер лабораторию. Было видно, что здесь уже много лет не проводится никаких экспериментов; перед нами оказалось примерно 90 квадратных метров помещения, забитого пыльным оборудованием, и соответствующее количество расходников. Билл замер, и по его лицу я поняла: он мысленно соотносит объем комнаты с объемом грузовика. Первым его порывом, конечно, будет просто перенести все это в кузов — так что я морально приготовилась к долгим спорам по поводу буквально любой мелочи, включая ящик б/у берушей.
— Вам лучше сразу сказать, что из этого нельзя трогать, — выпалила я. Мой мозг кипел от жадности, и выбирать вежливые выражения становилось все сложнее.
— Понимаешь, я даже не могу объяснить, для чего предназначена большая часть инструментов, — улыбнулся Эд. — Со мной тут работал один парень — гений! Звали Хенриком — жаль, что вы не встречались. Он-то и сделал почти все эти приборы. Мы работали вместе тридцать лет. Три года назад он ушел на пенсию и уехал жить в Чикаго, но, если понадобится помощь, чтобы разобраться, можешь ему звонить. У нас тут даже покупное оборудование переделано, потому что Хенрик был однорукий.
Последовала долгая пауза. Нарушил ее Билл — воздев обе руки к потолку, он прокричал:
— Господи, он что, был калека? Я со многим могу смириться, но только не с уродцем в лаборатории! Это отвратительно!
Последовала еще одна пауза. Эд обернулся ко мне, всем своим видом как бы спрашивая: «Где ты откопала этого парня?» — а я просто стояла как статуя, с милой улыбкой на лице — моя обычная тактика в подобных случаях. Наконец Эд покачал головой и бросил взгляд на часы.
— Мне пора в деканат. Ребята из хозяйственной службы помогут вам перетащить тяжелые предметы, только попросите. Когда все погрузите, приходите ко мне в кабинет — секретарша наверху объяснит, где это.
Затем он достал из портфеля галстук, набросил пиджак и был таков.
Мы с Биллом переглянулись, и я усмехнулась:
— Тебя вообще нельзя брать с собой в приличное общество.
Дело в том, что у Билла недостает части ведущей правой руки. Не знаю, как так получается, но у тех, кто работает с ним бок о бок, уходят годы на то, чтобы это заметить, — если они вообще замечают. Судя по обилию шрамов, родился он с целыми конечностями, но потерял часть одной в результате какого-то несчастного случая. И это должно было произойти в очень раннем возрасте, раз сам Билл ничего не помнит. Думаю, его родители — единственные, кому известно о том инциденте, но они не спешат делиться знаниями. Поскольку в жилах его матери течет шведская кровь, я отлично понимаю ее логику.
Имея в своем распоряжении 1,7 руки, Билл все равно работает лучше, чем большая часть двуруких. Мы вспоминаем об этом его физическом недостатке, только когда он дает нам повод для шуток. Мне доставляет особенное извращенное удовольствие убеждать людей, что Билл получил травму в результате неудачного эксперимента в лаборатории, а сам он обожает подкрадываться к студентам, работающим с острыми скальпелями, и внезапно кричать над ухом: «Берегите па-альцы!»
Мы затащили в подвал привезенные с собой картонные коробки и рулоны пузырчатой пленки и переставили мебель, освобождая место для упаковки всего, что нам захочется увезти. Согласно плану, Билл должен был разбирать крупные предметы, а я — заниматься сортировкой мелких, их заворачиванием и укладыванием. Мы работали несколько часов подряд, сперва сосредоточив внимание на том, что точно понадобится: запечатанных наборах перчаток, изготовленных на заказ колбах, автономных трансформаторах, помпах и блоках питания. После этого мы взялись за оборудование, которое редко используется, но дорого стоит — например, емкости, замедляющие закипание переохлажденных жидкостей при их соприкосновении с воздухом. Упаковывая каждый из этих предметов, я представляла себе сотни долларов, которые сэкономила, и вносила сумму в воображаемую табличку. Билл тем временем зарисовывал крупное оборудование в блокнот и фотографировал со всех сторон, прежде чем разобрать на части. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что на новом месте это будет его единственная инструкция по сборке. Также он явно решил продемонстрировать свою многозадачность, поскольку умудрялся параллельно критиковать все мои действия.
— Какого черта ты накрутила столько «пупырки»? Остановись, — ворчал он.
— Ах, простите, — бурчала я. — Какая глупость. Мне казалось, нам в аспирантуре рассказывали, что стекло бьется. Но тебе-то с твоим средним образованием виднее.
— Меньше накрутишь — больше влезет в кузов, больше влезет — больше увезем, — рычал он в ответ. — Я поеду медленно.
— И почему ты опять не в духе? Радоваться нужно, что я устроила нам эту авантюру.
