Практически все северные деревья готовятся к своему путешествию «с умом», поэтому редко гибнут из-за морозов. Прохладная осень запускает процесс «закалки» точно так же, как запускает его осень теплая, потому что деревья не ориентируются на перемены в температуре. Их источник надежнее — это постепенное сокращение светового дня, которое стабильно нарастает каждые двадцать четыре часа. Невозможно предсказать, какой будет зима — мягкой или морозной, но количество света осенью из года в год меняется в строгом соответствии с расписанием.
Многочисленные эксперименты с освещением продемонстрировали, что именно изменение фотопериода (соотношения светлого и темного времени суток) запускает процесс «закалки». Если обмануть дерево за счет искусственного сокращения светового дня, «закаливание» можно запустить даже в июле. Эта система работает уже много тысяч лет, потому что деревья доверяют не погоде, а солнцу — оно не обманет, если зима близко. Растения точно знают: в нашем переменчивом мире важно найти опору, на которую всегда можно положиться.
4
Я вся была покрыта сухими шуршащими листьями. Они были даже в волосах, и я чувствовала, как колючие кусочки стебля впиваются в кожу головы и сыплются за воротник. Они проникли в ботинки и просочились в носки. Они перепачкали мои запястья черной пылью, и та все глубже втиралась в кожу каждый раз, когда я снимала или надевала перчатки. Стоило чихнуть, как вокруг поднималось пахнущее мускусом облачко трухи, частицы которой прахом оседали у меня на языке. Я тянулась ножом вверх, и на меня обрушивался водопад сморщенных листьев. Спасти глаза от поднятой ими пыли я уже не пыталась — просто зажмуривалась покрепче и копала дальше.
То лето мы с Биллом провели более чем в тысяче километров к северу от северного побережья Аляски, на острове Аксель-Хейберг, который входит в состав канадской территории Нунавут. Благодаря GPS мы с точностью до пары сантиметров знали, где находимся, и все же постоянно и в полной мере ощущали себя в самом центре нигде. Наша группа состояла из двенадцати ученых — единственные представители рода человеческого в радиусе 500 километров. Каждые несколько недель нас навещали канадские военные, но между их визитами мы были совершенно одни, в обществе лишь собственных мыслей.
Однако самым странным было ощущение абсолютной безопасности, которое мы испытали, оказавшись в тысячах километров от чего угодно. Здесь нет никаких неожиданностей. Никакого риска столкнуться с незнакомцем. Вода из тающих слоев вечной мерзлоты пропитала землю, сделав ее настолько мягкой, что, даже упав, не ушибешься. Теоретически голодные белые медведи могут забрести в лагерь и тебя съесть, но ученые, проработавшие здесь больше десяти лет, сказали, что еще ни разу не видели этих гостей настолько далеко от побережья.
Места тут равнинные, а воздух кристально чист, так что обзор открывается во все стороны километров на 15, если не больше. Здесь нет трав, кустарников и тем более деревьев. Животные тоже не попадаются на глаза, потому что есть им здесь нечего. Изредка можно встретить формы жизни вроде прилепившегося к камню лишайника, одинокого овцебыка, трусящего через равнину, или неясного птичьего силуэта высоко над головой, — но и они наперечет.
Солнце никогда не уходит за горизонт. Оно просто низко кружит по небу, будто катается на карусели, в центре которой — ты сам. Жизнь размеренна и ирреальна. Ты перестаешь следить за тем, какой сегодня день недели и который час. Спишь, пока не проснешься, ешь, пока не наешься, и работаешь, пока не устанешь, — потому что тебе доступны только эти три развлечения. Не важно, как долго ты пробыл в Арктике летом: это все равно был один-единственный день. Затем ты возвращаешься домой, чтобы спрятаться от зимы — ночи продолжительностью три месяца, когда солнце не показывается вовсе. Тебя там уже не будет, но тот лишайник, тот овцебык и та птица так и продолжат отыскивать пропитание во тьме.
Сейчас от места, где мы работали в Арктике, до ближайшего дерева примерно полторы тысячи километров — но так было не всегда. В Канаде и Сибири легко найти следы густых лиственных и хвойных лесов, которые появились к северу от полярного круга около 50 миллионов лет назад и произрастали там на протяжении еще десятков миллионов лет. Обитавшие на деревьях грызуны взбирались на верхние ветки и наблюдали оттуда за огромными черепахами и похожими на аллигаторов рептилиями. Все эти животные давно вымерли, но когда-то они составляли экосистему, невероятно похожую на мир «Алисы в Стране чудес». Очевидно, что в те времена климат в полярных областях был теплее, а кругом не расстилались поля безжалостного льда.
Но нас, ботаников, больше всего удивляет, как эти леса выживали на протяжении трех месяцев тотальной зимней тьмы, которые сменялись тремя месяцами бесконечного света. Современные растения очень плохо переносят стрессы, связанные с освещением, — большинство из них в таких условиях не протянули бы и года. Однако 45 миллионов лет назад Арктика была на многие сотни километров покрыта пышными лиственными лесами, которые как-то выдерживали подобные перепады освещения. Открытие деревьев, способных жить в темноте, сродни открытию расы людей, способных дышать под водой. Значит, либо деревья прошлого умели что-то, на что не способны их потомки в наши дни, либо современные растения просто не используют этот дар и прячут его, как меченую карту в эволюционном рукаве.
Я, Билл и еще десять палеонтологов из Пенсильванского университета высадились на острове Аксель-Хейберг группами по четверо. Нас доставил сюда вертолет, к месту посадки на который мы прибыли на маленьком двухдвигательном самолете, а до того, в свою очередь, летели другими самолетами, постепенно двигаясь из Торонто к Йеллоунайфу и Резольюту в течение нескольких дней. Проводив взглядом улетающий вертолет, мы обернулись на рюкзаки, друг друга, окружающую нас грязь — и в полной степени осознали все одиночество нашей маленькой группы.
На протяжении следующих пяти недель палеонтологи проводили день за днем на одной и той же точке, аккуратно извлекая отдельные образцы погребенных под землей древесных останков. Работа велась с величайшей осторожностью; фактически, чтобы сделать раскоп, использовалось десять зубных щеток. Их усилия были вознаграждены потрясающими ископаемыми: стволами деревьев по два метра в обхвате, которые сохранились практически идеально. Земля здесь промерзла насквозь, так что осадочные породы приходилось счищать по сантиметру после того, как солнце растапливало верхний слой, — все равно что ковыряться в мороженом, заледеневшем настолько, что его уже не разложишь по рожкам. Нужные им фрагменты палеонтологи извлекали с помощью маленьких пластиковых карточек — было похоже на то, как мы счищаем лед с лобового стекла карточкой водительских прав. Ученые крутились среди останков растений, а за их спинами крутилось незаходящее солнце, неспешно помогая в работе.
Бесценными эти ископаемые частицы делало то, что они до сих пор оставались деревянными. Обычно останки растений превращаются в окаменелости, поскольку жидкости, веками проходящие сквозь них, постепенно заменяют молекулы в их составе минералами и обращают в камень. Но на острове Аксель-Хейберг этого не произошло: ископаемые деревья здесь можно даже жечь, чтобы согреть себе воду для мытья. Говорят, именно так и поступали первые суровые и бородатые геологи, когда работали на этой точке в восьмидесятых.
