— Давай просто собирать образцы, пока не стемнеет, а потом посмотрим, сколько вышло, — предложила я, скрупулезно отмечая на карте наше точное местоположение и сверяя его при помощи GPS.
Мы обговорили код для ярлыков, включавший дату, место, вид, номер и имя ответственного исследователя, достали пинцеты и взялись за работу.
— Как доказывает весь наш опыт, в природе не счесть индивидуальных особенностей, так что чем больше образцов мы увезем домой, тем точнее оценим на месте общую картину, — промурлыкала я.
— Если такая штука, как общая картина по изотопам, в принципе существует, — подметил Билл главную трудность нашего исследования.
Спустя двадцать особей Sphagnum у нас выработалась четкая схема работы. Мне выпала обязанность отбирать образцы и показывать их Биллу, который должен был подтвердить, что материал относится к нужному нам виду. Затем я фотографировала растение на карточке с масштабной линейкой, пока мой напарник описывал его в мельчайших деталях. Только после этого можно было положить его в пробирку, которую я запечатывала, а Билл помечал кодом и пристраивал в ряд. Закончив процедуру, мы перепроверяли каждый шаг, а я к тому же перечитывала код, пока Билл сверял его со своими записями.
Фотографирование, на мой взгляд, было лишним, но я не стала спорить, мысленно поблагодарив век цифровых технологий за то, что нам хотя бы не придется проявлять потом километры пленки и тратить тысячи долларов на распечатку снимков идентичных на первый взгляд листьев.
Мы копались в мокрой почве так близко друг к другу, что то и дело сталкивались лбами.
— Хочу, чтобы ты знала: мне стало лучше, — сказал Билл, не отрываясь от дела. Затем глубоко вздохнул и добавил: — Что странно, учитывая количество шишек у меня на голове.
Работа продолжалась, пока наши тени не удлинились и не наступили сумерки. Тогда мы собрали заполненные пробирки и сложили их в сумки на молнии, аккуратно рассортировав на группы. Настало время возвращаться на ферму, где можно было стянуть множество слоев промокшей одежды, а потом до ночи сидеть в длинном белье у камина, глядя, как огонь превращает влагу в облачка пара.
Процедуру сбора образцов мы повторили еще в семи точках: четырех в низине и трех на холмах. В итоге в нашем распоряжении оказалось больше тысячи маркированных пробирок, в каждой из которых лежал единственный листок — определенный, описанный, сфотографированный и занесенный в каталог.
— Если вы, ребята, приехали только за мхом, мы вырастим еще и с нетерпением будем ждать нового визита, — сказал Билли, провожавший нас в четыре часа утра, и заключил каждого в медвежьи объятия. Потом мы сели в машину и уехали в аэропорт.
На этот раз за рулем был Билл, а я урывками дремала, прислонившись к стеклу и то и дело чувствуя уколы вины за то, что не развлекаю его, пока мы мчимся в темноте. В аэропорту мы вернули машину на парковку для арендных автомобилей, вытащили из багажника разбитое зеркало заднего вида, примотали к нему скотчем ключи и бросили этот «подарок» в ящик для внеурочной сдачи. Затем сели на автобус до терминала, зарегистрировали багаж, распечатали посадочные талоны и прошли досмотр.
Пробирки со мхом оставались в наших рюкзаках: наученные горьким опытом, мы не сдавали образцы, пока нас к этому не принуждали. Риск, что авиакомпания потеряет наши сумки, был невелик, но все равно казался существенным, когда речь шла о материале для исследований. Звякнув, сумки отправились на проверку в рентгеновском аппарате, а мы босиком прошли через рамки и встретились на другой стороне с офицером безопасности.
— Итак, полагаю, у вас есть разрешения на вывоз? — Она открыла наши рюкзаки и теперь держала образцы с таким видом, словно это был мусор, извлеченный из помойки.
«Черт. Разрешения», — подумала я. Конечно, у нас их не было, и я сомневалась, что они нужны для ввоза биологического материала в Норвегию. Следовало проверить это перед поездкой, а не беспокоиться за Билла. Я лихорадочно рылась в мыслях, пытаясь придумать убедительную ложь, смешную историю, что угодно, лишь бы получить пробирки назад.
Билл, напротив, перед лицом представителей закона всегда отвечал на вопросы прямо и честно, чем не переставал меня удивлять.
— Нам и не нужны разрешения, потому что это не вымирающие виды. Мы ученые, это просто часть коллекции, — спокойно объяснил он.
Офицер раскрыла одну из сумок и принялась бесцеремонно ворошить пробирки так, что несколько выпало на пол. Потом она вытащила одну, рассмотрела ее на просвет, потрясла, сняла крышку и перевернула. Для меня это было все равно что смотреть, как кто-то крутит младенца. Я инстинктивно протянула к ней руки, надеясь воззвать к банальной женской солидарности и получить своих малышей обратно, чтобы укачать их, вернуть на места и спеть колыбельную.
— Нет, — бодро заявила офицер. — Биологические материалы нельзя вывозить из страны без разрешения.
С этими словами она сгребла все наши пробирки и одним движением свалила в ведро с запрещенными предметами. Я заглянула внутрь и увидела целый ворох выброшенных в последний момент вещей: бутылки с водой, лак для волос, швейцарские ножи и спички, открытая пачка яблочного пюре, а теперь и огромное количество крохотных стеклянных трубочек с исписанными мелким почерком ярлыками. В каждой из них мерцал кусочек ослепительной зелени. Сюда же отправились шестьдесят часов нашей жизни и, возможно, ответ на важный научный вопрос. Билл достал фотоаппарат, наклонился над ведром, сделал снимок и зашагал прочь.
Я поплелась провожать его к выходу на посадку; оба мы шли, едва переставляя ноги. Через час его самолет отправлялся в Штаты, мой же рейс улетал гораздо позже. Мы заняли кресла в зале ожидания, и Билл немедленно принялся листать телефонную книгу, выписывая номера, начинавшиеся с 1-800. Бросив взгляд на часы, он пояснил:
— Я буду в Ньюарке в девять утра по времени Восточного побережья. Позвоню в министерство сельского хозяйства, как только сядем. Посмотрим, что нужно сделать, чтобы получить разрешение на вывоз растений из Ирландии.
Я все еще не могла простить себе совершенной ошибки. «Образцы, которые мы потеряли из-за отсутствия документов, — повторяла я. — Время, сэкономленное на том, что я их не запросила. Когда же я научусь?»
Билл устремил на меня многозначительный взгляд, а затем прервал этот бесконечный внутренний монолог:
— Они не пропали, ты же понимаешь. Мы все записывали. Начнем сначала. Если как следует подумать, в этой экспедиции мы многого добились.
Я кивнула. Вскоре пассажиров его рейса пригласили на посадку, и я второй раз за день почувствовала, как у меня отбирают нечто важное.
Наблюдая за тем, как самолет Билла выруливает на взлетную полосу, я поймала себя на мысли: чем важнее для меня что-то, тем выше шанс, что я никогда не произнесу этого вслух. Затем я достала карту растительного покрова Юго-Западной Ирландии, совместила ее с топографической картой и начала размечать места, где можно собрать новые образцы мха.
