— По-моему, он себя ненавидит, — сказал Билл.
— А мне он нравится. У парня стальные яйца, — возразила я.
— Вот только не привязывайся.
Пока Билл перезагружал и настраивал камеру в преддверии очередного эксперимента, я прокрутила ролик семь или восемь раз, во время каждого просмотра приветствуя одобрительным возгласом «пощечину» на второй минуте.
— Ты тоже видишь этот триумфальный взмах листом сразу после?
— Да ты рехнулась, — ответил Билл.
Позади нас щелкнули, включаясь, лампы в экспериментальной теплице — для подопытных начинался новый день. У меня же перед внутренним взором мелькнула стопка непроверенных работ на письменном столе.
— Черт, мы должны его сломить, — решила я. — Не поливай С-6, включи свет и поставь его в середину, рядом с тем, здоровым. И записывай все на видео.
— Конечно, ведь гуманнее идеи тебе в голову прийти не могло.
К этому времени в лаборатории начали появляться студенты и магистранты, наполняя ее шумом и движением. Из комнаты позади донесся громкий лязг, следом кто-то прошипел: «Вот черт!» — и мы с Биллом обменялись усталыми улыбками.
— Здесь все работает как часы, — сказала я. — Можешь поднимать свою дохлую задницу и тащить ее домой спать.
— Не, — ответил Билл, откидываясь в кресле. — Я же хочу посмотреть, как все обернется.
С-6 не был частью официального исследования, но он изменил все. Я словно поднялась на вершину некой интеллектуальной возвышенности и увидела с нее новые горизонты. Решив предъявить на нее права, мы инстинктивно использовали новый язык, который не соответствовал старым правилам. Называть С-6 «он» нам не хотелось, так что мы дали ему настоящее имя — «Крутись-кричи», позднее сократив его до «КК-С-6». Каждое утро начиналось с нашего ему приветствия, а способность С-6 стоически выдерживать все ниспосланные экспериментаторами пытки доставляла нам невыразимое удовольствие. Увы, он прожил не так долго, пав в итоге жертвой одной из ужасных мигреней Билла. Пока тот по десять часов лежал, свернувшись в клубок, под своим столом, обхватив руками раскалывающуюся голову, в лаборатории ничего не поливалось, не удобрялось и не снималось. Однажды я просто бесцеремонно выкинула останки С-6 в мусорное ведро.
Наша им одержимость не была частью научно спланированного эксперимента, мы даже никогда официально не записывали результаты этих наблюдений — и все же это крошечное растение в одноразовом картонном стаканчике изменило образ моих мыслей сильнее, чем все написанное в потрепанных учебниках с загнутыми страницами. Мне пришлось признать: С-6 делал очень многое не в соответствии с заложенным паттерном, а руководствуясь причинами, известными только ему. Он мог приложить «руку» сначала к одной стороне «тела», а потом к другой — просто на это ему требовалось примерно в 22 000 раз больше времени, чем человеку. Его и мои часы шли не в такт, и из-за этого между нами оказывалась непреодолимая пропасть. Мне казалось, я все время была чем-то занята, а он выглядел абсолютно пассивным. Однако с его точки зрения, возможно, я просто металась вокруг: размытое пятно, электрон внутри атома, слишком беспорядочно и быстро движущийся, чтобы считаться живым существом.
Но до этого осознания было еще далеко. А в тот день я просто встала и улыбнулась Биллу и нашим бестолковым студентам, чувствуя восторг новой догадки. Ход мыслей у меня в мозгу уже набирал обороты — словно поезд, миновавший наконец опасный участок. Мой дух получил неожиданную пищу, и как минимум один рабочий день обещал благодаря этому пройти радостнее. Как знать, не в том ли главное достижение науки?
Через несколько часов я убедила Билла, что нам необходим перерыв на обед. Мы договорились, что платить буду я, но по дороге мы заедем в магазин органических продуктов.
— Ничего, мне тоже туда надо, — сообщил Билл, пояснив: — Наверняка у них есть гомеопатические таблетки для моей руки.
Мы сели в мою машину и поехали через весь остров. Билл никогда не был в магазинах этой сети и немедленно пришел в состояние глубочайшего изумления. От входа он направился прямиком к пластиковым упаковкам, в каждой из которых лежало по шесть каперсов размером с мяч для гольфа. Стоило это удовольствие около $13.
— Неужели богатые люди и правда это едят? — спросил он.
— Ага, — кивнула я, даже не проверив, что он там разглядывает. — Это их любимое блюдо.
В тот момент меня гораздо больше занимал выбор из семи разных видов экстракта ростков пшеницы. Выбрав и отложив в конце концов самый зеленый, я поняла, что Билл куда-то ушел — не забыв перед этим сунуть мне в корзину пакет каперсов. Нашла я его удивленно разглядывающим мягкие французские сыры, которые рядами лежали в холодильнике, — и тут же поняла, как поступить.
— Давай-ка все это купим, — предложила я. — Почему бы и нет, черт возьми?
— Шутишь? — подозрительно сощурился Билл, но язык его тела выдавал скрытую надежду.
— Ни в коем случае, — ответила я. — Сегодня будем пировать, как владельцы паевых фондов.
Я часто чувствую вину за то, что получаю больше Билла, ведь в работе мы словно две части единого целого. А еще я люблю просто брать и покупать ненужное; в присутствии Билла хотя бы могу убеждать себя, что это проявление не импульсивности, а щедрости.
— Как удачно, что у них возле кассы есть стойка с такими штуками, — сообщил мне Билл, пробегая глазами состав органического шоколадного батончика с ягодами асаи и какао-порошком из Доминиканской Республики. — Страх берет при мысли, что я мог никогда этого не попробовать, — добавил он с набитым ртом.
Наши покупки (стоимостью $200) Билл загрузил в багажник машины сам, отказавшись от любой помощи. На четыре пакета из «очень плотной бумаги» у него имелись свои виды, так что он немедленно установил за ними строгий надзор. Затем Билл плюхнулся на пассажирское сиденье, пробормотал «Надеюсь, оно стоит своих денег» и вскрыл второй шоколадный батончик, на сей раз с рамбутаном.
Два часа спустя мы сидели в лаборатории, поглощая «Кармашки Рокфеллера» — осетровую икру, завернутую в ломтики хамона (разогревать в микроволновке десять секунд).
— Черт, — буркнула я, глядя на часы. — Мне пора ехать. Вернусь вечером.
— До встречи. — Рот у Билла был занят багетом, поэтому слова прозвучали неразборчиво. Для верности он помахал мне кусочком камамбера.
Я запрыгнула в машину и помчалась забирать из школы сына, у которого как раз закончились уроки. Мы совершили обычный обмен — рюкзак на плавки с полотенцем — и поехали на пляж. По дороге я спросила, как продвигается учеба в третьем классе; он в ответ пожал плечами.
Оставив машину на нашем обычном месте у входа в парк Капиолани, мы дошли до баньяновой рощи. Пока я стояла и ждала, сын раскачивался на том, что на первый взгляд казалось лианами — но на деле представляло собой воздушные корни, водопадом свисающие с веток. Добравшись до пляжа, мы бросили полотенца поверх ботинок, бросились в океан и некоторое время изображали белобрюхих тюленей, ныряя и перекатываясь на мелководье.
