С одной стороны, можно задаться вопросом, зачем вавилонским царям понадобилось помещать золото, полученное из Египта, в печь и переплавлять его. Вероятно, это был своего рода металлолом, ценившийся по весу, а не приятные на вид, тускло сверкающие золотые слитки; современная ночная телевизионная реклама призывает зрителей обменивать старые и сломанные ювелирные изделия на наличные, причем все понимают, что эти украшения будут немедленно переплавлены. Должно быть, это золото требовалось правителям для оплаты услуг ремесленников, архитекторов и других специалистов, как следует из нескольких посланий.
С другой стороны, мы также обязаны поинтересоваться, знал ли египетский фараон, что золото, которое он дарит другим правителям, вовсе не золото
[157]; были ли его действия преднамеренными — или настоящее золото исчезало по пути стараниями недобросовестных купцов и посланников? Бурна-Буриаш подозревал второе в истории с 40 минами золота; во всяком случае, он предлагал Эхнатону дипломатический выход из непростой ситуации: «Золото, посланное мне моим братом, мой брат не должен передавать никому другому. Пусть мой брат сам проверит [золото], а потом опечатает оное и отправит его ко мне. Конечно, мой брат не проверял золото, отосланное ранее. Это доверенный человек моего брата опечатал груз и отправил его мне»
[158].
Кроме того, представляется, что караваны с дарами и товарами, отправляемые одним царем другому, нередко подвергались в пути нападениям и разграблению. Бурна-Буриаш пишет о двух караванах, принадлежавших Сальму, его посланнику (и, возможно, дипломатическому представителю), которые стали жертвой разбоя. Он даже указывает, кто в этом виноват — человек по имени Бирийяваза нес ответственность за первый грабеж, а второе нападение якобы устроил некий Памаху (возможно, это название местности, ошибочно принятое за личное имя). Царь Бурна-Буриаш спрашивает, как Эхнатон собирается покарать второго разбойника, ведь тот злодействует в пределах его страны; ответа он не получил, насколько можно судить по переписке
[159].
Вдобавок мы не должны забывать, что эти обмены дарами на высшем уровне, вероятно, представляли собой лишь верхушку айсберга коммерческого взаимодействия. Это доказывает аналогичная, относительно современная ситуация. В 1920-х годах антрополог Бронислав Малиновский изучал аборигенов Тробрианских островов, которые участвовали в так называемом «кругу Куда» на юге Тихого океана. В рамках этой системы церемониального обмена вожди островов обменивались браслетом и ожерельем из раковин, причем браслет всегда путешествовал по кругу в одном направлении, тогда как ожерелье — в противоположном. Ценность каждого объекта возрастала и уменьшалась в зависимости от его «родословной» и истории пребывания в руках аборигенов (сейчас археологи говорят о «биографии артефакта»). Малиновский обнаружил, что пока вожди в церемониальных центрах обменивались браслетом и ожерельем с подобающей обстоятельствам торжественностью, люди, которые работали веслами на каноэ, перевозивших вождей, активно торговали с местными жителями, выменивая снедь, воду и прочие жизненно необходимые вещи
[160]. Подобные «приземленные» коммерческие сделки являлись реальными экономическими мотивами, лежащими в основе мотивов церемониального обмена дарами на островах, однако тробрианские вожди отказывались признавать данный факт
[161].
Также не следует недооценивать значимость посланников, купцов и моряков, которые доставляли царские дары и другие предметы через пустыни древнего Ближнего Востока, и, вероятно, в страны бассейна Эгейского моря. Очевидно, что в позднем бронзовом веке Египет, Ближний Восток и эгейское побережье активно контактировали между собой; несомненно, идеи и технические новинки время от времени перевозились заодно с реальными товарами. Подобная передача идей безусловно имела место не только в верхних слоях общества, но и в «гостиницах» и «барах» на всем протяжении торговых маршрутов в Греции, Египте и Восточном Средиземноморье. Где еще матрос или член экипажа мог скоротать время в ожидании попутного ветра, где дипломатическая миссия могла провести деликатные переговоры, обменяться мифами, преданиями и небылицами? Такие встречи, возможно, внесли немалый вклад в распространение культурного влияния Египта на остальной Ближний Восток и даже за Эгейское море. Обмен между культурами, пожалуй, объясняет параллели «Сказания о Гильгамеше» и более поздних «Илиады» и «Одиссеи» Гомера, а также между хеттским мифом о Кумарби
[162] и более поздней «Теогонией» Гесиода
[163].
Следует еще отметить, что обмен дарами между ближневосточными правителями в позднем бронзовом веке часто подразумевал обмен врачами, зодчими, каменотесами и квалифицированными рабочими, которых «передавали» от правителя к правителю. Неудивительно поэтому, что обнаруживается определенное сходство между архитектурными стилями Египта, Анатолии, Ханаана и даже эгейского побережья, ведь одни и те же архитекторы, скульпторы и каменотесы работали в каждой из перечисленных местностей. Недавнее открытие настенной живописи эгейского стиля и крашеных полов в египетской Телль эд-Дабе, о которой упоминалось в предыдущей главе, а также в Тель-Кабри в Израиле, в турецком Алалаха и в сирийской Катне свидетельствуют о том, что эгейские ремесленники вполне могли проникать в Египет и на Ближний Восток уже в семнадцатом столетии — и так продолжалось вплоть до конца тринадцатого столетия до нашей эры
[164].
Возвышение Аласии и Ассирии
Из посланий «амарнского архива», которые датируются периодом правления Эхнатона, мы узнаем, что международные контакты Египта значительно расширились при этом фараоне; в частности, были установлены отношения с Ассирией, окрепшей под властью царя Ашшурубалита I, что взошел на престол в десятилетие до смерти Аменхотепа III. Еще имеются восемь посланий к царю и от царя острова Кипр, известного египтянам и другим народам древнего мира как Аласия
[165], подтверждающие контакты острова с Египтом.
