Вполне может быть, что ни одна из сторон просто-напросто не производила того, чего желала бы другая; или что они обменивались скоропортящимися товарами (например, оливковым маслом, вином, древесиной, текстилем, металлами), которые давно исчезли или были переработаны в иное качество. Но это отсутствие торговли также могло оказаться преднамеренным. Мы увидим в следующей главе хеттский дипломатический договор, в котором прописано экономическое эмбарго против Микен — «не должно пропускать ни один корабль Аххиявы». Представляется вероятным, что мы видим здесь один из древнейших примеров такого эмбарго в истории.
Как уже отмечалось в другом месте
[197], подобный сценарий и стремление к введению эмбарго подтверждаются доказательствами того, что микенцы активно поощряли антихеттские настроения в западной Анатолии
[198]. В начале данной главы уже говорилось, что, если Аменхотеп III и вправду направил посольство на эгейские берега, как следует из его так называемого «эгейского списка» в погребальном храме в Ком эль-Хеттане, чтобы заручиться помощью в сдерживании растущего могущества хеттов, подобные египетские действия против хеттов, особенно те, которые благоприятствовали Микенам, могли встретить горячее одобрение на побережье Эгейского моря.
При этом враждебность и отсутствие торговли между микенцами и хеттами могут являться следствием договора против хеттов, заключенного между Египтом и эгейским государством в правление Аменхотепа III. Если коротко, кажется, что политика, торговля и дипломатия тридцать пять столетий назад, особенно в четырнадцатом веке до нашей эры, не слишком отличались от тех, какие ныне признаются неотъемлемыми элементами глобальной экономики, заодно с экономическими эмбарго, дипломатическими миссиями, обменом дарами и демонстрацией силы на самом высоком дипломатическом уровне.
Глава 3
Действие третье.
Сражаясь за богов и страну
[199]: тринадцатое столетие до нашей эры
Мы не знаем, что происходило в последние мгновения кораблекрушения, когда судно тонуло у юго-западного побережья Турции, близ мыса Улу-Бурун (можно перевести как «Большой выступ»), около 1300 года до нашей эры. Возможно, виной всему оказался налетевший шторм. Либо судно затонуло, напоровшись на скалы под водой? Либо команда покинула борт и намеренно затопила судно, чтобы люди и груз не попали в руки пиратов. Археологи не знают причин катастрофы и не уверены в «приписке» судна, месте его назначения и портах захода, зато они сумели поднять и восстановить груз, который свидетельствует, что это судно бронзового века, скорее всего, шло из Восточного Средиземноморья в Эгейское море
[200].
Молодой турецкий ныряльщик за губками в ходе одного из первых своих «профессиональных» погружений обнаружил останки корабля в 1982 году. Он сообщил, что увидел «металлически лепешки с ушками», лежавшие на морском дне. Шкипер лодки, с которой нырял молодой человек, понял, что за этим описанием скрываются распространенные в бронзовом веке слитки в форме шкур (они выглядят как растянутая шкура забитого быка или коровы). Археологи из Института подводной археологии (ИПА) при Техасском сельскохозяйственном и политехническом университете специально показывали шкиперу фото таких предметов и просили поискать их на дне.
Группу археологов, занимавшуюся поиском подобных шкур, возглавлял Джордж Басс, пионер подводной археологии 1960-х годов; он увлекся этим занятием, еще будучи аспирантом в университете штата Пенсильвания. В ту пору современный автономный аппарат для дыхания под водой («скуба») был сравнительно новым изобретением, и работа Басса у мыса Гелидония близ побережья Турции стала первой морской экспедицией по раскопкам бронзового века, когда-либо проводившейся профессиональными археологами в этом регионе.
Выводы Басса, который заявил, что у мыса Гелидония потерпел крушение ханаанский корабль, следовавший в Эгейское море и затонувший приблизительно в 1200 году до нашей эры, были встречены скептически и вызвали горячую дискуссию после официальной публикации отчета в 1967 году
[201]. Большинство археологов отказывались признавать существование какой-либо торговли и контактов между Эгейским бассейном и Ближним Востоком в глубокой древности, более трех тысяч лет назад, а уж мысль о том, что хананеи плавали в Средиземном море, и вовсе казалась смехотворной. Поэтому Басс поклялся отыскать еще один корабль бронзового века до завершения своей научной карьеры, чтобы доказать, что его выводы о крушении у мыса Гелидония вполне обоснованны. Шанс представился в 1980-х годах благодаря находке у мыса Улу-Бурун, которая датируется приблизительно 1300 годом до нашей эры, то есть на сто лет старше корабля с мыса Гелидония.
Улу-бурунский корабль
Современные историки предполагают, что улу-бурунский корабль вышел в море из египетского или ханаанского порта (возможно, из Абу-Хавама, располагавшегося на территории нынешнего Израиля) и по пути заходил в Угарит на севере Сирии и, быть может, на остров Кипр. Затем он двинулся на запад, в Эгейское море, следуя линии южного побережья Анатолии (современная Турция). По пути команда принимала на борт сырое стекло, сосуды для хранения провизии, заполненные ячменем, смолой, специями и, возможно, вином, а также самый ценный груз — почти тонну оловянной и десять тонн медной руды, которые предстояло соединить для получения важнейшего металла эпохи, то есть бронзы.
По грузу корабля мы можем судить с достаточной уверенностью, что судно двигалось на запад от Леванта, по-видимому, в направлении какого-либо портового города на Эгейском море — вероятно, тех нескольких портов материковой Греции, которые обслуживали стольный град Микены (или, может быть, в направлении другого крупного города, скажем, Пилоса на материке или Коммоса и даже Кносса на Крите). Одного того факта, что нашелся корабль, шедший с востока на запад в позднем бронзовом веке, уже было довольно, чтобы подтвердить гипотезу Басса и полностью изменить мнение современных ученых о масштабах торговли и международных контактов более трех тысяч лет назад. Сегодня нам известны три подлинных судна бронзового века, при этом улу-бурунский корабль — крупнейший и «богатейший» из них и он полностью исследован.
Владелец судна и «инвесторы», финансировавшие это плавание, нам неизвестны. Существует немало версий относительно порта приписки этого судна и объяснений, почему оно оказалось там, где затонуло. Возможно, оно отправилось в коммерческий рейс, его наняли ближневосточные или египетские торговцы — быть может, с ведома и одобрения египетского фараона или ханаанского царя. Или оно было отправлено по прямому указанию фараона или царя, с грузом даров от одного государя к другому, как часто поступали в амарнский период, несколькими десятилетиями ранее. Либо это судно снарядили микенцы, оно ушло на «закупки» в Восточное Средиземноморье и затонуло на обратном пути. Торговцы на его борту, быть может, приобретали сырье и другие материалы, которых было не найти в самой Греции, — например, олово и медь, а также тонны терпентинной смолы (из древесины фисташкового дерева), которые предназначались для изготовления ароматных жидкостей — «духов» — в Пилосе (материковая Греция), откуда готовый товар переправлялся назад, в Египет и Восточное Средиземноморье. Словом, недостатка в возможных сценариях плавания нисколько не ощущается. Если получателями груза являлись именно микенцы, то они наверняка с нетерпением ожидали прихода судна, так как на нем было достаточно сырья для того, чтобы снарядить войско из трехсот человек бронзовыми мечами, щитами, шлемами и доспехами, не считая драгоценной слоновой кости и прочих экзотических материалов. Ясно, что день, когда судно затонуло примерно в 1300 году до нашей эры, стал для кого-то поистине черным днем.
