Работая независимо от этой группы, Брэндон Дрейк из университета Нью-Мексико собрал дополнительные данные, подкрепляющие выводы Каньевски и его коллег. В статье в «Джорнэл оф аркеолоджикал сайенсиз» Дрейк перечисляет три новых источника доказательств в пользу гопотезы о том, что ранний железный век был засушливее века бронзового.
Во-первых, изучение минеральных отложений (спелеотем
[461]) в пещере Сорек на севере Израиля свидетельствует о малом количестве годовых осадков в период перехода от бронзового века к железному. Во-вторых, анализ стабильных изотопов углерода в кернах из озера Вулкария в западной Греции показывает, что растения того периода адаптировались к засушливой среде. В-третьих, керны осадочных пород из Средиземноморья указывают на падение температуры на поверхности моря, а это, в свою очередь, означает уменьшение количества осадков на суше (из-за сокращения разницы температур между сушей и морем)
[462]. Дрейк отмечает, что, разумеется, «сложно точно установить точку во времени, когда климат сделался более засушливым», но изменение климата, скорее всего, произошло до 1250–1197 годов до нашей эры
[463] (то есть как раз в рамках интересующего нас периода).
Дрейк также пишет, что имело место не только резкое повышение температуры в Северном полушарии непосредственно перед падением микенских дворцовых центров, вполне способное вызвать засуху, но и случилось не менее резкое снижение температуры во время оставления этих центров; то есть сначала стало жарче, а затем вдруг холоднее, в результате чего «сложились более прохладные, но засушливые условия, типичные для греческих темных веков». По мнению Дрейка, эти климатические изменения, в том числе понижение температуры у поверхности Средиземного моря перед 1190 годом до нашей эры, обернувшиеся уменьшением количества осадков (или снега), могли оказать радикальное влияние на дворцовые центры, особенно на те, которые зависели от сельскохозяйственной производительности, как в микенской Греции
[464].
Израиль Финкельштейн и Дафна Ланггут из Тель-Авивского университета в сотрудничестве с Томасом Литтом из Боннского университета в Германии дополнили эту картину свежими данными. Они сообщили, что частицы ископаемой пыльцы из двадцатиметровой шахты, пробуренной в отложениях на дне Галилейского озера, также указывают на сильную засуху, начавшуюся примерно в 1250 году до нашей эры, в южной части Леванта. Вторую шахту пробурили на западном побережье Мертвого моря и получили аналогичные результаты; при этом данные показывают, что засуха в этом регионе могла закончиться уже к 1100 году до нашей эры, что позволило региону возродиться — пусть, возможно, с новыми народами в качестве населения
[465].
Эти находки, безусловно, интригуют, но мы должны признать, что засухи часто случались в данной области на протяжении всей истории и далеко не всегда они приводили к краху цивилизаций. Опять-таки представляется, что сами по себе изменения климата, засухи и голод, даже если они «усугубляли социальную напряженность и в итоге усиливали конкуренцию за ограниченные ресурсы», не могли привести к коллапсу общества позднего бронзового века — наверняка сказались некие «прочие факторы», на что не преминул обратить внимание Дрейк
[466].
Внутренние восстания
Некоторые ученые предполагали, что городские бунты могли иметь определенное отношение к упадку конца позднего бронзового века. Такие бунты могли быть вызваны голодом, будь то по причине засухи или по иному поводу, землетрясениями или иными стихийными бедствиями или даже сокращением масштабов международного торгового оборота, поскольку все эти факторы оказывали значительное влияние на экономику интересующих нас областей и могли побудить недовольных крестьян и низшие слои общества восстать против правящего класса, как в 1917 году произошло в царской России
[467].
Подобный сценарий может быть использован для объяснения разрушений, например, в ханаанском Асоре, где нет никаких свидетельств землетрясения и где отсутствуют «улики», говорящие о войне и нападении извне. Хотя Ядин и Бен-Top, два ведущих археолога и руководителя раскопок в Асоре, высказывались за уничтожение поселения в ходе боевых действий (вероятно, израильтянами), другой содиректор текущих раскопок, Шарон Цукерман из Еврейского университета в Иерусалиме, недавно заявила, что разрушение Асора (слой 1 А, датируемый промежутком с 1230 года по первые десятилетия двенадцатого столетия до нашей эры) явилось результатом восстания жителей города, а не вторжения внешнего врага. По ее словам, «нет никаких археологических свидетельств войны, наподобие человеческих жертв или оружия, сколько ни ищи… Представление об окончательной гибели города в позднем бронзовом веке как следствии неожиданного нападения некоего могучего врага не совпадает с археологическими свидетельствами»
[468]. Цукерман считает, что «нарастание внутренней напряженности и постепенный упадок города завершились нападением горожан на основные политические и религиозные твердыни городской элиты, и это весьма правдоподобное альтернативное объяснение разрушения и оставления Асора»
[469].
Не подлежат сомнению следы разрушений в различных микенских дворцовых центрах и в городах Ханаана, однако, откровенно говоря, невозможно определить, оставлены ли эти разрушения восставшими крестьянами. Посему гипотеза остается правдоподобной, но недоказуемой. Вдобавок многие цивилизации успешно переживали внутренние восстания и даже процветали при новых режимах. А потому сама по себе теория внутренних восстаний вряд ли способна объяснить крах цивилизаций позднего бронзового века в Эгейском бассейне и Восточном Средиземноморье.
(Возможные) интервенты и коллапс международной торговли
Среди событий, которые могли бы привести к внутреннему восстанию, мы в состоянии разглядеть призрак внешнего вторжения, которое прервало международное торговое сообщение и подорвало хрупкую экономику региона, чрезмерно зависимую от поставок иноземного сырья. Предложенное Кэрол Белл сравнение стратегического значения олова в бронзовом веке и сырой нефти в современном мире может служить подходящей иллюстрацией этой гипотетической ситуации
[470].
