Тем не менее, предлагая теорию комплексности для анализа причин коллапса общества в позднем бронзовом веке, не следует забывать, что мы просто, быть может, прилагаем научный (или даже псевдонаучный) термин к ситуации, для которой у нас недостаточно достоверных сведений для надежных выводов. Насколько эта теория на самом деле расширяет наше понимание эпохи? Может, это лишь глубокомысленная маскировка того очевидного факта, что сложные вещи могут ломаться как угодно?
Не приходится сомневаться в том, что коллапс цивилизации в позднем бронзовом веке был комплексным по своему генезису. Мы знаем, что множество возможных переменных сыграло определенную роль и способствовало этому коллапсу, но не уверены, что нам в точности известны все эти переменные; и мы, безусловно, не знаем, какие из них были критически важными, а какие имели локальное значение, но были маловажными для системы в целом. Продолжая уже использованную аналогию с современной дорожной «пробкой»: мы знаем большинство переменных для заторов движения, знаем кое-что о количестве автомобилей и о состоянии дорог, по которым автомобили движутся (широкие они или узкие), а также способны предсказывать, в немалой степени, влияние внешних переменных, например метели или урагана. Но в позднем бронзовом веке — подозреваю, однако не уверен до конца — существовало на сотни переменных больше, чем в современной системе дорожного движения.
Утверждение о том, что цивилизации бронзового века наращивали свою сложность и потому становились все более уязвимыми для коллапса, не выглядит по большому счету осмысленным, особенно если принять во внимание «сложности» той поры и сравнить их с опытом западноевропейской цивилизации за последние триста лет. Посему теория комплексности, вполне возможно, является полезным подходом к объяснению коллапса позднего бронзового века при условии, что мы располагаем обилием информации обо всех культурах этой цивилизации; сегодня же от нее пользы немного, это разве что любопытный способ заново сформулировать наше понимание того, что в конце позднего бронзового века имелась уйма факторов, которые могли дестабилизировать и в конечном счете погубили международную систему, исправно функционировавшую на различных уровнях на протяжении ряда предыдущих столетий.
Тем не менее в научных публикациях по-прежнему предлагается линейная последовательность событий для коллапса позднего бронзового века, хотя попросту некорректно заявлять, что засуха вызвала голод, который побудил «народы моря» покинуть обжитые места и учинить хаос, каковой обернулся «бронзовым коллапсом»
[542]. Линейности не было и в помине; все было куда сложнее. Вероятно, у событий не имелось некой единой движущей силы или триггера; сказался целый ряд факторов стресса, каждый из которых заставлял людей реагировать различными способами в попытках приспособиться к ситуационным изменениям. Теория комплексности, особенно с точки зрения визуализации нелинейной последовательности и воздействия ряда факторов стресса, а не единого триггера, поэтому кажется предпочтительной — и для объяснения коллапса конца позднего бронзового века, и для задания рамок на перспективу для продолжения изучения этой катастрофы.
Эпилог
Последствия
Мы видели, что на протяжении более трехсот лет в позднем бронзовом веке — приблизительно с правления царицы Хатшепсут, начавшегося около 1500 года до нашей эры, и до того момента, когда все рухнуло после 1200 года до нашей эры, — Средиземноморский регион объединял комплексный интернациональный мир, в котором минойцы, микенцы, хетты, ассирийцы, вавилоняне, митаннийцы, хананеи, киприоты и египтяне взаимодействовали, создавая космополитическую глобализированную цивилизацию, подобной которой практически не наблюдалось до сегодняшнего дня. Вполне возможно, что именно этот интернационализм способствовал апокалиптической катастрофе, которая завершила бронзовый век. Как представляется, культуры Ближнего Востока, Египта и Греции были настолько переплетены и взаимозависимы к 1177 году до нашей эры, что падение одной из них в конечном счете погубило остальные, и прежде процветавшие культуры одна за другой пали под натиском то ли человека, то ли природы, то ли обоих, как говорится, в «смертельной дозе».
Тем не менее, даже с учетом всего, сказанного выше, мы должны признать нашу неспособность точно установить истинную причину (или совокупность причин) гибели цивилизации и перехода от конца позднего бронзового века к веку железному в Эгейском бассейне и Восточном Средиземноморье — или даже окончательно определить происхождение и мотивацию «народов моря». Однако, если свести воедино все те цепочки доказательств, которые были представлены на страницах данной книги, все-таки появляется кое-что относительно определенное, от чего можно отталкиваться в дальнейшем.
Например, есть достаточно веские доказательства того, что разрозненные международные контакты и, возможно, торговля продолжались вплоть до внезапного окончания эпохи, а, быть может, и впоследствии (если недавние исследования могут служить ориентиром)
[543]. Это следует, к примеру, из последних писем в угаритских «архивах», документирующих контакты с Кипром, Египтом, хеттами и Эгейским бассейном, а также из даров, отправленных египетским фараоном Мернептахом царю Угарита всего за несколько десятилетий, в лучшем случае до уничтожения города. Не найдено никаких «зримых» доказательств сокращения объемов торговли — разве что признаки кратковременных колебаний в частоте контактов — в Эгейском бассейне и Восточном Средиземноморье до начала «годины бед».
Но затем мир, каким тогдашние люди его знали на протяжении трех столетий, внезапно рухнул и, по сути, сгинул. Как мы уже видели, окончание позднего бронзового века в Эгейском бассейне и Восточном Средиземноморье, то есть в регионе, который простирается от Италии и Греции до Египта и Месопотамии, не было одномоментным, растянулось на нескольких десятилетий (быть может, даже на целую сотню лет), и его нельзя привязать к какому-то конкретному году. Впрочем, восьмой год правления египетского фараона Рамсеса III — 1177 год до нашей эры, если следовать хронологии, в настоящее время принимаемой большинством современных египтологов, — все равно стоит особняком и является, так сказать, олицетворением «бронзового коллапса». Именно в том году, по египетским текстам, «народы моря» прибыли в регион и принялись сеять повсюду хаос во второй раз. В тот год состоялись крупные сухопутные и морские сражения в дельте Нила; в тот год Египет боролся за выживание; в тот год, к которому некоторые прежде гордые и могучие культуры бронзового века уже прекратили свое существование.
На самом деле можно было бы сказать, что год 1177-й до нашей эры знаменует окончание позднего бронзового века, как год 476-й знаменует финал истории Древнего Рима и Западной Римской империи
[544]. Фактически это даты, которыми оперируют современные ученые для обозначения конца значимой исторической эпохи. Вторжения в Италию случались и ранее, Рим грабили неоднократно в пятом столетии нашей эры, включая Алариха с его вестготами (410) и Гейзериха с его вандалами (455). Выявлено также множество других причин падения Рима помимо нападений извне, и ясно, что история Вечного города весьма сложная и запутанная, что подтвердит любой исследователь этой культуры. Тем не менее из соображений удобства в академической историографии считается приемлемым связать переворот Одоакра и остготов в 476 году с завершением «дней славы» Рима.
