В его голосе слышится едва уловимая насмешка, когда он произносит:
– Если это то, чего ты хочешь, – просто скажи, Харлоу.
Я останавливаюсь, глядя на улицу, чтобы несколько раз глубоко вздохнуть. Мимо едет машина, она чуть ли не царапает днищем асфальт, басы из стереосистемы звучат так громко, что земля вибрирует у меня под ногами. Машина тормозит, и мужчина, сидящий на пассажирском сиденье, показывает на меня подбородком.
«Следующая юная уродка, которую я встретил, была рыжей», – несется из машины рэп в исполнении Too $hort, его голос искажается в дерьмовых динамиках. Я выпрямляюсь и смотрю в упор на парней, взгляды которых перемещаются от моего лица к моей груди.
«Я подвез ее до дома, и она мне отсосала».
На этих словах мужчина на переднем сиденье мерзко улыбается и поднимает брови, словно спрашивая меня, правда ли это, уж не та ли я рыжая уродка? И машина стоит, перегораживая улицу, как будто водитель ждет, когда я прыгну в тачку и зажгу с ним. Я хочу пройти к своей машине, но оказываюсь в ловушке: с одной стороны эти парни в машине, а с другой – этот придурок с большим членом.
Финн выходит из дома, стягивает посудное полотенце с плеча, подходит и встает, загораживая меня плечом и уставившись на мужчин в машине.
– Какого черта вы тут забыли? – рычит он.
Меня больше не волнуют эти уроды в машине. У меня никогда не было мужчины – кроме моего отца, – который бы встал на мою защиту. Все парни, которые у меня были, в этой ситуации притворились бы, что не видят машину в упор, или начали бы испуганно шипеть «пойдем скорее в дом». Рядом со мной Финн выглядит просто огромным. Раньше я никогда не видела его на солнце – а вот солнце видело его кожу тысячи раз. Я высокая, но он намного выше и минимум в два раза шире. Грудь у него загорелая и мускулистая, татуировок нет, но повсюду мелкие отметинки, шрамы: тут царапина, там порез. Он кажется больше всей этой улицы, полной просоленных серферов и тощих головорезов.
Машина с ревом трогается с места и уезжает.
– Эти придурки совершенно не понимают, как с тобой надо обращаться, – говорит он спокойно, глядя на меня так, словно оценивает.
И в этом взгляде я вижу то же самое выражение, которое зацепило меня вчера: собственничество, интерес, страсть… как будто я не совсем то, что он себе представлял… И, может быть, ему это нравится.
Сердце у меня колотится, и теперь, когда адреналин разносится по моим кровеносным сосудам, я даже больше, чем раньше, хочу войти внутрь и позволить ему лишить меня способности думать о чем-либо.
– Ладно. Да. Я здесь, чтобы закончить то, что мы начали.
Он ждет, размышляя. Я вдруг замечаю, что он без кепки. Я могу видеть его глаза на солнце – увидеть их по-настоящему, без падающей на них тени кепки, не в мутноватом свете огней морской гавани. И обнаруживаю, что мне нравится, как он смотрит на мир, особенно на меня.
Его глаза кажутся намного умнее, чем его рот.
Вот и доказательство.
– Такая девушка, как ты, доставляет слишком много проблем. Больше, чем она стоит, – говорит он с легкой улыбкой.
Боже, какой же он все-таки придурок. Но по искоркам в его глазах видно, что он на самом деле чертовски рад, что я здесь. И пусть он там себе думает, что я заносчивая примадонна. Главное – что он может заставить меня забыть обо всем хотя бы на время.
– Я понимаю.
– Мы можем заняться сексом, это классно. Но чтобы сразу было понятно – на этом все.
Я смеюсь.
– Я здесь ради секса, а не для того, чтобы соединиться с тобой прочными узами.
Он делает приглашающий жест рукой, и мы оба входим в дом.
Моим глазам требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть после яркого солнца. Финн закрывает за собой дверь, прислоняется к ней, скрестив руки на груди. Я отворачиваюсь, жилка у меня на шее бьется с бешеной скоростью, я пытаюсь упорядочить мысли, делая вид, что осматриваю дом. Он внезапно оказывается совсем не таким, как я ожидала, и я на какое-то время даже перестаю нервничать.
Свет льется через окна с видом на океан, отбрасывая косые тени, которые тянутся по деревянному полу из акации через всю столовую и маленькую гостиную. Мебель выглядит старой, но отреставрированной и – неожиданно – хорошо подобранной. Диван и кресла разных оттенков синего. Большая плетеная ацтекская оттоманка превратилась в кофейный столик. Несколько фотографий в рамках стоят на тумбочке рядом с диваном, а на большом, потрясающе многоцветном обеденном столе в маленьком горшке причудливо изгибается бамбук. Стол сделан из разных кусочков дерева, светлая и темная древесина перемешаны, и, хотя верх у него гладкий и отполированный, шероховатые, необработанные края придают ему вид настоящего произведения искусства.
– Оливер меня удивляет, – говорю я. – Это место совсем не похоже на берлогу холостяка.
Финн смеется:
– Он аккуратный.
Я смотрю на полотенце, перекинутое через его плечо.
– А ты моешь посуду.
Чуть дернув плечом, он бормочет:
– Я тоже аккуратный.
– Значит, это Ансель – неряха? – спрашиваю я с улыбкой.
Сердце у меня бьется так сильно, что я слышу его удары у себя в ушах. Мне не хватает легкости, которая появляется в разговоре после текилы. Брови Финна сходятся на переносице, и я уточняю:
– Один из вас должен быть неряхой, если исходить из моей сексистской статистики.
– На самом деле он самый большой маньяк чистоты, которого я знаю. Вот Перри – неряха. Вот и вся твоя теория.
– Разумеется, она неряха. Она же чудовище.
Финн стоит спокойно, с ничего не говорящим выражением лица. Я в общем-то и не ожидала, что он начнет сейчас поливать грязью одного из своих лучших друзей, независимо от того, какой дрянью она оказалась.
– Почему ты остаешься в городе? – спрашиваю я наконец. – Я думала, ты никогда не пропускаешь свою смену на работе.
Он проводит рукой по губам, по подбородку, задерживая на мгновение мой взгляд.
– И кажется, ты всегда присутствуешь при исключениях из этого правила.
– Это не настоящий ответ.
– Бизнес.
– Бизнес?
– Ага. – Он делает пару шагов ко мне.
– Почему ты здесь?
– Я думала, мы обсудили это снаружи.
– Я знаю, зачем ты здесь, но не знаю почему.
– Моя… – Я замолкаю, сдерживая желание рассказать, что я на самом деле здесь делаю. Это слишком тяжело. Слишком. – Я просто хотела сбежать из дома.
Его брови сходятся на переносице, и явно новые вопросы рвутся с языка, но вместо того, чтобы их задать, он протягивает руки и делает еще один, последний шаг ко мне. Подняв ладони, он изображает весы:
