– Хорошо выглядишь. Наверное, есть кому за тобой присматривать.
Удар попал точно в цель, однако рикошетом вернулся к Рублеву. Егерь остановил его и, развернув, больно ткнул прикладом ружья под ребра:
– Откуда ты знаешь, мерзавец, говори! Ну что молчишь, тварь, надеешься на своего дружка?
Комбат скрипнул зубами от боли, зато окончательно убедился в верности своей догадки. А слова егеря насчет загадочного дружка Рублева, казалось, ставили окончательный диагноз – ненормален.
Чащин снова грубо толкнул Комбата. Они пошли, ускоряя шаг и временами переходя на медленный бег.
– Куда мы несемся? – тяжело дыша, будто из последних сил, спросил Комбат.
– Увидишь, – зло ответил егерь. – Ты же стрельбу затеял; наверное; опять кого-то подстрелил. Люди искать начнут, а я не хочу им попадаться. Вот ты – другое дело. Скоро отведут тебя в деревню, там за все ответишь. Я взял грех на душу, зарезал Лексеича, так ведь за дело, а почему вы людей, как куропаток, стреляете? Ты за что, гад, Олежку убил?
Тут егерь не выдержал и в ярости ударил Комбата. Рублев даже не заметил боли. Он вдруг ясно понял, что Чащин совершенно нормальный и сильно потрясен смертью людей. Комбата егерь считает преступником, имея на то какие-то основания. Рублев мог попытаться доказать свою невиновность, но он решил отложить это до более подходящего момента, когда его слова будут не жалким оправданием, а подтверждением правоты.
* * *
Они остановились на маленькой полянке. В центре ее находился пень, служивший обеденным столом.
Среди ветвей двух стоявших рядом деревьев егерь соорудил шалаш, который можно было заметить лишь как следует приглядевшись. Из вырытой и замаскированной ямы он вытащил копченое мясо, пластиковую бутылку с напитком из ягод и буханку хлеба.
– Прямо не знаю, что с тобой делать. Всякий раз развязывать руки? Вон ты какой бугай здоровый; если улучишь момент, разве я с тобой справлюсь? Может, попостишься несколько дней или из моих рук ягод поклюешь? По совести за твои дела тебя надо сразу пристрелить! Но если я не выдам людям настоящего убийцу, все меня будут считать душегубом. Чего молчишь? Скажи, где винтовку бросил. Отпечатки с нее вытирал али нет? Ты что, язык проглотил?
Егерь плюнул с досады и стал тяжелым охотничьим кинжалом тонко нарезать мясо.
– Отлично заточен, – обретя дар речи, похвалил его Комбат и тут же ядовито добавил:
– Наверное, сталь паршивая, мягкая, как кусок дерьма, поэтому так хорошо и заточилась.
– Сам ты дерьмо, – обиделся егерь. – Я этим клинком с одного удара тебя насквозь проткну.
– Ты лучше попробуй изо всех сил его в этот пень воткнуть. Увидишь, как твой ножик в дугу согнется.
– В дугу? На, полюбуйся! – егерь размахнулся и с выдохом загнал кинжал глубоко в дерево.
– Удивительно! – воскликнул Комбат, мягко шагнув к поднимающемуся егерю.
Он сделал вид, что смотрит на кинжал, и вдруг, резко оттолкнувшись, нанес егерю правой ногой сильный боковой удар в голову. Егерь молча рухнул на землю, отключившись минут на двадцать, а может и больше. Комбат, примерившись, сел на пень и стал перерезать веревки о лезвие. Делать это приходилось осторожно, так как кинжал действительно был острый как бритва. Комбат несколько раз чиркнул себе по руке, к счастью не задев крупных кровеносных сосудов.
Он спешил, но действовал без суеты и постоянно следил за егерем, готовый ударить еще раз, если Чащин придет в сознание. Вот путы ослабли, Комбат напряг мышцы, пытаясь разорвать веревку, но она оказалась на удивление прочной. Он вновь стал перетирать о кинжал грубые, жесткие волокна. Хорошо еще, что егерь загнал кинжал от души, он не шатался, и работа продвигалась быстро. Наконец веревки заметно ослабли, и Комбат освободился одним резким движением. Руки были в крови, она текла из нескольких порезов, образовав на пне ржаво-темное пятно.
"Вот, испоганил человеку его обеденный стол”, – почему-то подумал Комбат.
Он с усилием выдернул кинжал и приложил холодное лезвие ко лбу егеря. Тот слабо зашевелился, но продолжал лежать без сознания. Комбат открыл яму-погреб и разочарованно вздохнул. Там было пусто; видимо, они пришли на одну из временных стоянок, а главный лагерь находился еще дальше в лесу. Пришлось ждать. Наконец егерь открыл глаза и снова закрыл. Он надеялся, что Комбат этого не заметил и хотел, улучив момент, завладеть ружьем или кинжалом.
– Хватит валяться, простудишься, – сказал Комбат. – Нам надо серьезно поговорить.
Егерь с трудом поднялся. Он еще не мог стоять и уселся на прогретую солнцем траву.
– Голова кружится? – заботливо спросил Рублев. – Ну извини, у меня не было другого выхода.
– Зачем извиняешься, подонок? Раз твоя взяла, стреляй. Тебе же нравится убивать людей.
Голос егеря звучал хрипло, он морщился от боли, но, имей такую возможность, впился бы в горло Комбата зубами.
– Я не собираюсь в тебя стрелять, мне хочется поговорить с тобой, кое в чем разобраться.
– Ну конечно, я вам нужен живым, чтобы было кого обвинить в ваших преступлениях. Думаешь, где один труп, там и десять. Может, надеетесь, что я возьму на себя ваши злодеяния, а вы мне за это что-то пообещаете? И не мечтай. Хоть пытайте, ничего не добьетесь. А вас, мерзавцев, лес накажет, только поживите здесь еще немного.
– Складно говоришь. Просто удивительно гладко для лесного человека, – заметил Комбат.
– Я, между прочим, технологический институт закончил, высшее образование имею. Жаль, нас там не учили, как поступать с нелюдями вроде тебя, – сказал егерь и, помолчав, добавил:
– Странно…
– Что странно? – поинтересовался Комбат.
– Видимо, старею. Раньше я людей с первого взгляда определял. Ремезова сразу раскусил – сволочь. Его лизоблюды Бобров и Ледогоров – безвредные мужики, но малодушные трусы. А на тебя гляжу – с виду хороший человек, сильный, надежный, но душа у тебя – как болотная грязь, черная, зловонная. Зачем ты людей убиваешь? Ради своего удовольствия? Или кто-то тебе заплатил? Сейчас многие убивают за деньги, а потом жертвуют церкви тысячи, грехи искупают. Даже профессию такую выдумали – киллер, будто сантехник или бухгалтер.” Ну, чего расселся? Сказано ведь, помогать душегубам я не стану. Хочешь – стреляй, а нет, я вас, гадов, в плен брать не буду. А то взяли моду – бить ногами по голове.
– Не понравилось? Еще раз извини, дорогой. Тебе надо было меньше по лесам шастать и чаще в свою деревню наведываться, тогда, может, с твоей головой все было бы в порядке.
– Не понял! – честно признался егерь. – Какое отношение имеет моя бывшая работа к моей голове?
– Я не убийца, а друг Олега Чащина. Пару лет назад я останавливался у вас, помогал Олегу утрясти вопрос с председателем колхоза. Тогда я с большей частью деревни познакомился, а вот тебя не застал.
