За завтраком он лихорадочно наверстывал упущенное, отведав и печенки, и оленины, и пирогов, однако не забывая во время этого праздника чревоугодия о делах. В ожидании кофе он втолковывал компаньону:
– Здесь всего три фирмы, сдающие на прокат “тачки”, причем две строго для свадеб. Я дозвонился в третью, расспросил, как добраться, и выяснил, что у них есть джипы.
Однако реальность внесла свои коррективы в радужные ожидания Григория Адамовича.
– Ты че, мужик, за лохов нас держишь? – возмутились хозяева фирмы, повертев в руках московский паспорт Коровина. – Своих мы знаем, и они нас знают, побоятся кинуть, а как мы с вас потребуем по этой московской ксиве? Вдруг ты хочешь поменять вшивую бумажку на клевую тачку? Нет, давай чисто конкретный залог, не меньше десяти тысяч баксов.
– Да где ж я возьму такие деньги? – опешил Григорий Адамович.
Тогда хозяева предложили компромиссный вариант: забрать паспорта и для страховки отправить с путешественниками своего человека. Но это категорически не устраивало Коровина – зачем ему соглядатай, который будет знать, где лежат рубины. Он уже подумывал об аренде мотоцикла – тем более что на нем можно проскочить такие препятствия, которые и внедорожнику не по силам, но тут один из хозяев вспомнил:
– У предка моего кореша есть “козел”. Знаете, такая колымага, на которой раньше колхозные агрономы ездили. Будьте спокойны: он ее в порядке держит и в грязи она идет как нормальные джипы. Берите за полета баксов в сутки.
– Ты что, издеваешься, полтинник за “козла”! – возмутился Коровин. – Хватит и червонца.
Поторговавшись, сошлись на двадцатке, и лишь тогда Яша соизволил открыть рот:
– А че, нормальная тачка, я на такой же перед дембелем нашего “полкаша” возил. В армии бабок нет, а начальству ездить хочется. Ее давно списали, а она до сих пор бегает.
Конечно, человек просто обязан испытать шок, после “Форда” очутившись в неудобном, с намертво въевшимся запахом бензина салоне. Но Григорий Адамович, чувствуя приближение желанной цели, больше ни на что не обращал внимания. Он лишь ежеминутно подгонял сидевшего за рулем Якова, который в ответ причитал:
– Куда ж еще, это ж не “БМВуха”, а “козел”!
Если гнать быстрее – развалится к чертовой матери! Наконец показался мост через реку, а метрах в трехстах от шоссе, извиваясь, уходила грунтовая дорога.
– Поворачивай, – сказал Коровин и для верности указал направление рукой.
Вокруг расстилался луг, щедро усеянный коровьими лепешками, затем дорогу обступили кустарники, и наконец перед машиной вырос лес, причем специального назначения, о чем говорилось в строгом плакате:
"Междуреченский национальный парк. Въезд запрещен, кроме специального автотранспорта”. В лесу путь едва угадывался по колее, целиком скрытой под густой травой. Наверное, в последние годы сюда вообще никто не ездил.
Коровин занервничал. В документах говорилось о дороге вдоль берега реки, а они едут все лесом да лесом. Может, заблудились? Он достал заветную папочку, хотя выучил ее содержимое наизусть, но тут машина, надсадно кряхтя, взобралась на пригорок, и впереди блеснула водная гладь. Они выехали к реке, но примерно через километр Якову пришлось заглушить мотор. Дальше начинался обрыв, вплотную к которому подступал густой лес.
– Все точно, осталось минут десять ходьбы, – сказал довольный Коровин, но Яков не разделял его оптимизма.
– “Козла” бросать? А вдруг его угонят? Может, я останусь? – предложил он.
– Опомнись, Яша, ты же не в Москве, здесь ее не тронут, – усмехнулся Коровин.
– То-то, что не в Москве. В Москве бы на эту рухлядь не позарились, а здесь очень даже запросто.
– Ой, да перестань. Ты лучше оглянись! Вокруг – ни души. Разве что медведь твоего “козла” задрать решит, – сострил Григорий Адамович и сам рассмеялся от собственной шутки. – Хватит ныть, пошли.
Коровин вручил Якову ведра, лопату и мешок с набором сит, а сам взял лишь заветную папочку. Обрыв тянулся недолго, вскоре опять начался пологий берег, усыпанный мелкой галькой. Григорий Адамович замедлил шаг, высматривая знакомые предметы. Наконец он заметил остатки поваленного дерева. За многие годы оно почти сгнило, но остался могучий комель, под которым виднелся широкий ход в нору какого-то зверя.
– Копай здесь. Сыпь землю в ведро и относи ко мне на берег, – приказал Григорий Адамович.
– А вдруг это волчья нора? – опасливо спросил Яков.
– У тебя лопата в руке, и сам ты бугай здоровый. Дашь ему по башке – и все дела, – ощерился Коровин и, отходя, прошептал:
– Достал меня своим нытьем. Кто бы мог подумать.., косая сажень в плечах, а трус.
Зато работал Яша за двоих. Он так быстро наполнял и приносил ведра, что Коровин не успевал просеивать землю. Даже течение не помогало. Тогда Григорий Адамович заставил Яшу отсеивать на крупном сите все камни больше вишни и заодно разбивать комки земли. Дело пошло быстрее. Только приходилось ждать, когда его помощник уйдет к норе, если вдруг сверкало что-то красное. Но это случалось очень редко. За несколько часов он намыл всего лишь пять маленьких камешков. От непрерывной работы у Коровина онемели руки и стало ломить спину. Перерыв был бы очень кстати, и тут, как по заказу, из лесу вышел мужчина лет пятидесяти, небрежно держа в одной руке винтовку. Но это была небрежность профессионала, знающего, что в случае необходимости он успеет применить оружие. Каким-то непостижимым образом мужчина определил в Коровине главного и подошел к реке:
– Егерь Междуреченского национального парка Илья Петрович Чащин, – представился он. – Ваши документы.
– Отрываете от работы, – усмехнулся Коровин. – Но я понимаю, служба у вас такая.
Он вышел на берег и достал из папочки фирменный бланк с внушительными печатями, заверяющими отпечатанный на струйном принтере текст, из которого следовало, что он, Григорий Адамович Коровин, является доктором наук и руководителем геолого-разведывательной экспедиции, а Яша – его ассистентом, младшим научным сотрудником. Эта филькина грамота была одним из нескольких документов-прикрытий, сделанных по его просьбе сестрой. Егерь, ожидавший увидеть человеческий документ вроде паспорта, настороженно взял бланк, а прочтя, обронил загадочную фразу:
– Ясно. Только что же вы так поздно спохватились? Ведь столько лет уже прошло.
Разъяснять, что он имеет в виду, егерь не стал, а у Григория Адамовича язык не повернулся расспрашивать. Выглядел хранитель лесных богатств так, словно подавлен личными проблемами и выполняет свои обязанности по инерции. Коровину, глядя на него, сразу вспомнилось знаменитое выражение “рыцарь печального образа”. Впрочем, егерь мало походил на рыцаря, а его хмурый и помятый вид объяснялся скорее всего суровым похмельем. Хотя, даже стоя рядом, Коровин не унюхал запаха перегара.
