Мое сердце колотилось в груди радостно и боязливо.
Сходство иногда ломает преграды, а иногда их возводит. Стоя перед ней, я сделала книксен. Но не смогла держать язык за зубами. Мне хотелось рассказать ей все-все.
– Мой отец умер, – начала я. – Он стоял за пушкой, которая выстрелила назад. Мать тоже умерла. Скоропостижно.
– Ее высочество, мадам Елизавета Французская, – объявил один из свиты, когда в зал вошла вдова. Вдова побледнела и поклонилась. Но принцесса уже завязала беседу со мной.
– Мой отец умер, – проговорила она тихим голосом. – И мать тоже. Туберкулез унес их обоих. Ты покажешь мне восковых людей?
– Крошка, – прошипела вдова. – Кухня!
Но я ее не слушала и стала показывать гостье наши экспонаты. Сначала Вольтера, потом доктора Франклина и доктора Месмера. Остановившись перед доктором Месмером, мадам Елизавета обернулась и удивила меня, признавшись, что хотела бы заняться скульптурой. Может быть, я научу ее изготовлению изваяний из воска?
– Я? – Мне это было удивительно.
– Она делает только волосы, ваше высочество, – заметила вдова.
– Верно, – ввернула я, – но знаю гораздо больше.
– Крошка, – угрожающе произнесла вдова, – довольно! Иди на кухню! Ваше высочество, она всего лишь служанка.
– Хотите посмотреть мои работы? – обратилась я к принцессе.
– Никаких работ, Крошка! – отрезала вдова.
– Если позволите, ваше высочество, пройдите сюда, я покажу!
– Жак, – сказала вдова, – уведи ее отсюда!
– Жак, – возразила я с неслыханной дерзостью, которую мне придавали очки на носу, а еще стоящая рядом моя копия, – не делай этого!
И тут принцесса произнесла:
– Я с радостью посмотрю твои работы!
И я провела ее на кухню: гулкий стук сердца отдавался у меня в ушах. Мы с принцессой вошли в кухню, и я плотно закрыла дверь. Потом выдвинула свой рундук. Открыла крышку. Там лежали все мои головы Эдмона.
– Это я их сделала. Все до единой.
– А кто это?
– Мальчик один. Я по памяти вылепила.
– И кто он?
– Неважно. Его нет.
– Это все ты сделала? – спросила принцесса.
– Я.
– Они чудесны!
– Повторите, прошу!
– Может быть, ты научишь меня так лепить?
Я сложила головы обратно в рундук. А когда отворила дверь, все стояли и ждали. Потом я повела принцессу показать наших милых убийц, там вперед выступил Жак, и его уж было не унять:
– Виктор Жоли рубил на куски своих невест!
– О боже! – прошептала мадам Елизавета.
– Одре Верон, – продолжал Жак с присущим ему в такие моменты энтузиазмом, – копалась в мусоре на свалке, убила свою сестру Жаклин, подравшись с ней из-за находки, сломанных карманных часов. Располосовала ей горло ржавым железным прутом.
– Бедняжка, – прошептала мне принцесса, – жить в таком окружении!
– А это, – продолжал Жак, который, начав вещать, не мог остановиться, несмотря на сигналы, подаваемые ему вдовой тревожным взглядом. – Антуан-Франсуа Дерю. Он в сундуке…
– Остановитесь! Прошу вас, замолчите! – крикнул кто-то из свиты.
– Находиться каждый день среди таких монстров, – проговорила принцесса, оглядев, правда, не наших милых убийц, а моего наставника, вдову и Жака.
Она выразила мне свое сочувствие, заметив, как это, должно быть, ужасно для такой милой девушки, как я, обитать в столь жутком месте, бок о бок с убийцами. Вскоре она удалилась. Ну и визит! Для меня это событие стало праздником!
Я широко улыбнулась, и улыбалась до тех пор, пока не затворилась дверь и не были задвинуты все засовы. Но затем улыбка сошла с моих губ, потому что меня ждало возмездие. Дверь кухни снова открыли, как и мой рундук.
– Это еще что? – строго спросила вдова.
– Головы, мадам.
– Они завернуты в мой муслин!
– Признаю, я взяла немного муслина, я чистосердечно признаю это, и еще кое-что. А почему нет? В конце концов, мне еще ни разу здесь не платили за все мои труды.
Поначалу она не поняла, чьи все это головы. Да и как она могла? Она же никогда не видела Эдмона моими глазами. В ее глазах он был совершенно другой. А вот мой наставник, великий знаток человеческих лиц, тот сразу все понял.
– Неужели? Правда? Эдмон? Да, думаю, это он. Но почему так много Эдмонов, Мари?
– Кто? Кто это? – подала голос вдова и пребольно стукнула меня по голове восковым бюстиком Эдмона.
От воска я опустилась до угля. Меня отправили в угольную комнату. Я просидела там несколько долгих часов. Ко мне туда заглянул Жак.
– Чем они заняты? – спросила я у него. – Что происходит?
– Вдова все ломает. Ломает все головы.
– Она же ломает головы своего сына. Ей, полагаю, очень хочется побить меня, да?
– Вдова приказала не давать тебе еды.
– Это на нее похоже. Вполне в ее духе. И как долго?
– Не сказала. Вдова хочет тебя выгнать.
К двери угольной комнаты подошел Куртиус.
– Но я стараюсь ее отговорить.
– Благодарю вас, сударь мой.
– Или найти тебе другой дом, куда бы тебя взяли.
– Нет! Я должна остаться с вами!
– Я боюсь подумать, что может сделать вдова, если ты останешься здесь. Она разошлась не на шутку. По правде говоря, боюсь, она может тебя покалечить. Ей особенно не нравится, что ты так часто думаешь о ее сыне. Боюсь, что она тебя накажет за это.
– Прошу вас, сударь, поверьте, я не могу не думать о нем.
– О, Мари, я стараюсь все сделать правильно. У меня возникла одна идея, я даже письмо написал.
– Мне нужно здесь остаться. Здесь мой дом.
– Еще ничего не решено, Мари. Но может так случиться, вполне может.
Все разрешилось довольно быстро.
К нам с официальным предписанием прибыл человек.
Я узнала об этом, когда Жак сказал, что мне нужно быстро привести себя в порядок и поспешить в мастерскую. Куртиус и вдова сидели рядом у одного конца верстака, а у другого конца сидел незнакомец.
– Вы, – обратился ко мне незнакомец, – Анна-Мария Гросхольц, воспитанница этого дома?
– Воспитанница, месье?
– Да, Мари, – заметила вдова, – скажи: «Да».
– Мари? – переспросила я. Вдова еще ни разу не называла меня по имени. И обратилась к месье: – Я здесь служанка. Я занимаюсь волосами.
