– Жак, что стряслось? – крикнул мой хозяин.
– Убийство! Убийство, убийство, убийство! Убили моего парня. Моего мальца.
– О Жак! – вскричала я. – Бедняга Жак!
– МАЛЕ-ЕЦ! – ревел безутешный Жак.
К этому времени вся жизнь в городе замерла. Двери, окна, ставни – все было на запорах. По улицам ходили мужчины и объявляли, что смертная казнь ждет всякого, кто укрывает у себя швейцарских гвардейцев из дворца Тюильри. По ночам в домах производили обыски. В ходе этой охоты переворошили весь город. Но если швейцарские гвардейцы покинули свои позиции, значит, более не существовало преграды между королевскими особами и простолюдинами, и теперь все должны были слиться в общей пляске плоти. Я не знала, жива или мертва Елизавета.
– Помогите, – рыдал Жак. – О, помогите!
Чуть позже знойным утром, когда я сидела у себя в мастерской, воздух вдруг потемнел. Я подошла к окну, распахнула его, и тотчас комната наполнилась жутким жужжанием. Оказалось, на оконном стекле сидели тучи мух и застили дневной свет. Вдоль бульвара двигалась гигантская плотная масса мух. В те дни все парижские улицы были завалены трупами.
Ополченцы с трехцветными ленточками на груди встали у нашей двери и принялись дубасить в нее кулаками, требуя назвать подданство моего хозяина.
– Он Куртиус, – закричала вдова. – Тот самый Куртиус!
Но ополченцы, похоже, пропустили ее слова мимо ушей и задали тот же вопрос моему хозяину, а он ответил, что родом из Швейцарии. Тогда они спросили, есть ли еще в доме швейцарцы, и мой хозяин ответил, что да, его давняя ассистентка, женщина, тоже родом из Швейцарии.
– Два швейцарца, – рявкнул один из них. – Так и запишем.
– Они благонадежные граждане Франции, – заявила вдова. – Оба!
– Но они же из Швейцарии.
– Их дом здесь.
– Они швейцарцы. Их дом в Швейцарии.
– Они не сделали ничего плохого.
– Поглядим. Два швейцарца. Так и запишем.
Когда они ушли, вдову всю трясло.
– Клянусь, вам ничего не угрожает, – заявила она Куртиусу. – Даже ей.
– Благодарю! – Такого великодушия я от вдовы не ожидала.
– Довольно! Не хочу этого слышать!
– Но я вам благодарна. Это первые добрые слова, которые вы мне сказали.
– Первые? Хватит об этом. Ты была полезна.
Я ушам поверить не могла.
– Я? Полезна?
– И вот что, Крошка, – добавила вдова. – Еще одно. Полагаю, ты захочешь это узнать. Твоя принцесса жива-здорова. Они все живы, их держат в крепости Тампль. Они сидят под замком, но все живы. Это известие пришло несколько часов назад. Я знаю, тебе это будет интересно.
– О, благодарю вас!
– А теперь прочь с моих глаз!
– Да, я уйду.
– Так уходи.
А моему хозяину она сказала:
– Я уж и не знаю, какие теперь законы. Они так быстро меняются. Я ничего не понимаю. Она вот понимает. Она понимает больше моего. Только она может разобраться, что сегодня происходит. Только такая проныра, как она!
И что на нее тогда нашло, отчего она разоткровенничалась? Неужели мы в опасности, коль скоро она так пала духом? Наверное, она боится, что нас выселят, подумала я. Она этого очень сильно боялась.
Наше благоденствие на бульваре дю Тампль, похоже, подходило к концу. Флоранс Библо, наша кухарка, взяла расчет тем же утром. Она заявила, что в жизни не работала на швейцарцев. На следующий день пришли еще какие-то люди и начали задавать массу вопросов, потом захотели осмотреть здание, что-то записывали в блокноты, называли моего наставника не иначе как «швейцарец Куртиус из Берна» да обвиняли его в том, что никакой он не патриот и не гражданин. Только лишь потому, что Жак с жаром подтвердил благонадежность Куртиуса, того тотчас же не арестовали и не увели.
Агенты наведывались в Обезьянник ежедневно, рыскали по комнатам в поисках уличающих предметов.
– Мы не совершили никаких преступлений! – орала вдова.
– Вы укрываете швейцарцев!
Большой Обезьянник снова открылся для посетителей. Луизетта стала излюбленным способом казни по всей стране; эту машину начали производить на специальной фабрике, открывшейся на рю Муфтар. Но теперь ее название изменилось: поскольку луизетта очень многим напоминала о низложенном короле
[14], ее переименовали в гильотину в честь врача, который долгое время пытался найти более гуманное средство умерщвления преступников.
Дабы отвлечь от себя всякие подозрения, вдова и наставник разместили самых презренных персонажей вместе в одной части выставочного зала. Королевская семья была отправлена в старую клетку, где некогда содержался бабуин Лазарь.
Мой наставник, находившийся теперь под надзором новых властей Парижа, не оставлял надежд соединиться с вдовой и все ждал, когда она призовет его к себе в старый Обезьянник.
– Она придет ко мне, Мари, теперь уже скоро. Она ко мне придет. Я ей нужен. Шарлотта! Когда захочешь, в любой день, только постучи! Вот он я. Стены между нами рушатся.
– Я рада за вас, сударь. Она и правда сильно изменилась.
Выйдя как-то ночью из мастерской, чтобы навестить восковых людей, тихо дремлющих в зале, я чуть не споткнулась о вдову, которая стояла, коленопреклоненная, перед манекеном своего покойного супруга и зашивала ему расползшиеся бока. Завидев меня, она разволновалась, обругала за то, что я подглядываю, и, поднимаясь с колен, слегка толкнула манекен. Мне показалось, что внутри у него раздался металлический звон.
Однажды утром я увидала на бульваре Андре Валентена, парня с широко расставленными глазами, который беседовал с Мартеном Мийо через нашу ограду. Когда я подошла к ним, Валентен удрал.
– Что он хотел? – поинтересовалась я.
– Денег, разумеется, – отвечал Мартен. – Как всегда.
– Он что, умирает с голоду?
– Нет, но живет впроголодь.
– Лучше с ним не связываться. Он не вызывает доверия.
– Но, во всяком случае, он француз.
А двадцать пятого августа мы потеряли пятерых работников. Все они отправились на войну, и мой храбрый Жорж вместе с ними, как и тридцать тысяч призывников, набранных в армию по приказу Временного исполнительного комитета. Мы помахали им вслед, и под барабанный бой они, как и другие молодые мужчины, покинули Париж. И уже не вернулись.
Глава пятьдесят седьмая
«Вылепи меня!»
