– Mein Name ist Lehrer («Моё имя Учитель»).
Оказывается, до войны он учительствовал!
Господин Учитель, другого имени его мы не знали, разрешил нам жить в доме в одной из комнат, которая оставалась свободной. Через пару часов, когда всё уже было съедено и убрано со стола, вернулся денщик в сопровождении ещё одного офицера. Он привёл доктора, который брезгливо осмотрел меня, что-то громко и нервно говоря Учителю. Оставив порошки, он быстро ушёл. После приёма лекарств мне стало легче дышать, и через две недели я был уже абсолютно здоров. Господин Учитель просил Алёшу вечерами учить его русскому языку. Осваивать русский ему удавалось довольно ловко. Через месяц мы уже могли неплохо понимать друг друга. Он любил Толстого и говорил, что всегда мечтал выучить русский язык. Так он объяснил своё стремление изучить наш язык.
Вероятно, присутствие денщика в доме было небезопасным для Учителя, он выпроводил его из дому за какую-то провинность и полностью остался на обслуживании моей матушки, которая теперь готовила ему и обеды. Все понимали, что наши отношения необходимо хранить в тайне. Поэтому мы жили тихо, на улицу и даже во двор не выходили. Нам разрешалось играть в сарае, где мы и проводили почти весь день. Сарай к тому же теперь был пустой и весь находился в нашем распоряжении. Однажды вечером Учитель принёс и раздал каждому из нас красивые кульки, в них были новогодние подарки! Никогда я не видел столько много конфет и шоколада! Учитель устроил целый детский праздник, нарядившись в Деда Мороза, он одаривал каждого из нас за прочитанный стишок или спетую песенку.
Наша матушка за него молилась вечерами Богу, просила ему здоровья, как и нашему отцу. Однажды он пришёл домой пешком, было видно, что очень спешил. Учитель приказал нам всем быстро спуститься в погреб, взяв что-нибудь из съестного. В село зашли каратели, будет облава, поэтому он сказал, чтобы мы не выходили, пока он сам не скажет нам об этом, даже если пройдёт не один день. Первый раз в наше село зашли эсэсовцы. Староста Сергеич, выслуживаясь перед новой властью, донёс, что к нам в село заходили партизаны, которые уже в 1942 году стали беспокоить фашистов. Ожидался приход связного, поэтому и планировалась облава. Испуганные, мы забились в погреб с картофелем. Учитель, прикрыв половиком крышку и поставив на неё стол, поспешно ушёл.
Помню, что мы сидели там не одни сутки. Сначала была тишина. Но вот дверь кто-то распахнул, и в кухню ворвались немцы. Мы услышали голос нашего постояльца. Он отдавал какие-то команды, солдаты, громко топая сапогами, вместе с ним вышли из дому. Вновь стало тихо. В темноте, что день, что ночь, всё едино. Время, казалось, остановилось.
Но вот крышка погреба открылась! Учитель весёлым голосом сказал, что мы можем выбираться из нашего укрытия. Матушка, почерневшая за время сидения, просто лишилась сил и не могла выбраться наружу сама. Он спустился в яму, велел Алёше сверху принять мать, а сам подхватил тело матушки и поднял его вверх, подав его брату. С 42-го года каратели довольно часто стали заходить в село, и нам всё это время приходилось отсиживаться в погребе. От матушки мы узнали, что далеко не все односельчане благополучно переживали облавы. Было спалено несколько домов, их хозяев для устрашения жителей села расстреляли за связь с партизанами.
В конце 1943 года Алёше исполнилось четырнадцать лет. С этого возраста юношей фашисты отправляли на работы в Германию. В комендатуре составлялись списки стараниями всё того же Сергеича да четырёх полицаев, которыми стали несколько мужиков из нашего села. Учитель вычеркнул нашего Алёшу из списков юношей, подлежащих отправке в Германию. Не знаю, как ему это удалось! Алёше строго было сказано из дому не выходить, а при появлении старосты или полицаев быстро прятаться в погреб. Матушка там сделала запас провианта, положила тёплую фуфаечку. Стали жить ещё тише, прислушиваясь к каждому шороху. Учитель говорил, что на доносах очень старается наш староста, а поэтому селяне, как заложники, всегда были под особым контролем фашистов, устраивавших многочисленные облавы и проверки, после которых шли расстрелы и поджоги домов.
В феврале 1944 года ночью Учитель привёл в нашу ограду запряжённую в сани лошадь, приказал нам быстро собраться и ехать. По доносу наше село было заподозрено в связях с партизанами. Утром должны были зайти каратели – эсэсовцы и сжечь село! Какой ужас пережили мы от этой вести! Учитель сам посадил нас в сани, разместил узлы с провиантом и сказал, чтобы мы не возвращались в село неделю. Взяв под уздцы лошадь, он повёл её за деревню. Около двух часов он так сопровождал нас до самого леса, потом остановился, погладил нас по головам, развернул лошадь и пошёл обратно в село.
Мы забились в лесную глушь. Мороз донимал, но жечь костёр нам запретил Учитель. Так мы встретили первые лучи солнца порозовевшего востока. В чаще леса это было едва уловимое предрассветное дыхание неба. Мы услышали гул моторов машин, прибывших в село, раздавались безумные вопли людей, лай собак, редкие автоматные очереди, а потом всё затихло… И вдруг огромное зарево охватило деревню. Горело всё село, подожженное с нескольких сторон одновременно! Был слышен треск горевшего леса и ужасные человеческие крики. Мы в страхе и в слезах прижались к матушке! Она, плача и молясь, как могла, обнимала нас. Мы чувствовали, что в селе происходит что-то страшное и зловещее. Глубокий снег и лесная чаща не спасали нас от страха и ужаса происходящего. Мы все упали на колени и стали, как могли, молиться Всевышнему. Несколько часов стоял отчаянный людской крик, лаяли собаки, потом всё вновь стихло. К обеду не стало видно и отблесков пламени, зато потянуло гарью пожарища. Ветер нёс чёрный пепел, который частыми хлопьями ложился на белый снег. Чёрные хлопья, словно дьявольский снег, падали с неба! Было так страшно! Казалось, что пришёл конец света. Матушка закрывала нам рты, если кто-то из нас оказывался не в силах сдерживать громкий плач.
– Тише! Тише! Дети, потерпите! Дети, тише! – неустанно повторяла она. Так прошёл ещё один день. Мы оставались в снегу, в лесной чаще. К вечеру чёрный снег прекратился. Малыши стали успокаиваться. Хотя какое тут спокойствие! Мы просто прекратили попытки кричать и причитать. Костра мать не разжигала. Хорошо, что в мешке лежала краюха хлеба, консервы и шоколад Учителя. Всё это разом съелось.
Три дня мы просидели в лесу. Морозы так донимали нас по ночам, что было рискованно дальше оставаться здесь. Тогда Алёша вызвался сходить в село и узнать о том, можно ли нам туда вернуться. Мать, помня слова Учителя о том, что нельзя выходить из лесу неделю, всё-таки со слезами отпустила ранним утром брата в село, она боялась, что мы, дети, замёрзнем на морозе без тепла и еды. Алёша, обещая быть крайне осторожным, ушёл. Как мы ждали его возвращения!
Алексей вернулся к обеду. Он рассказал, что всё село сожжено и наш дом тоже, и никого там нет. Мы ещё одну ночь провели в лесу, прислушиваясь к любому движению. Но вокруг стояла звенящая тишина, ярко светила луна, а всё небо было усыпано мерцающими звёздами. Крепчал мороз. Уже не хотелось шевелиться, а только спать, упасть в пушистый и глубокий снег и уснуть. Матушка понимала, что наши детские силы полностью иссякли. Ранним утром мы двинулись в путь. Неоднократно мы, малыши, падали, не имея сил продолжить пробираться по глубокому снегу. Только к вечеру семья смогла дойти до села. В разлитом вокруг свете яркой луны были видны только тени от печных труб. Мы искали хоть что-то, что могло бы указать на наше село, но тщетно. Нас окружало ночное безмолвие.
