В Однице отлично справлялся заместитель Мартина, может, его и продвинуть на этот пост? Нет, он администратор, по типу личности всегда второй человек, а на пост куратора нужен лидер…
Заболело сердце, в который раз за последнее время. Правда, сильнее обычного. Какая разница, кто станет куратором Одницы? Зачем он так бездарно тратит последние минуты, которые можно провести с женой и сыном?
Он встал и подошел к неподвижной Ивге. Обнял ее, погладил по рыжим с проседью волосам:
– Не вини себя, пожалуйста. Ничьей вины тут нет. Есть несчастье. Но что же теперь делать.
* * *
Оставалось несколько шагов; рука сама знает, как наносить удар. Мартин понятия не имел, откуда у него этот навык, – вероятно, среди множества инквизиторских доблестей, которые вложили в него в колледже, была и эта – убивать ведьму серебряным кинжалом в сердце.
Она смотрела на него снизу вверх, безмятежно улыбаясь. Те, что кружили в вихре над Зеленым Холмом, заранее ее оплакивали. Мартин вглядывался в глаза девушки на холме; он сам не знал, почему медлит. Что не так?!
– Вот и я, – сказал он, повинуясь интуиции, не понимая, что делает. – Какой тяжелый путь у меня за спиной…
– Отдохни минуту, – отозвалась она с улыбкой, – посиди со мной, позволь посмотреть на тебя.
Она улыбалась, глядела, говорила, точно повторяя интонацию, будто кусок кинопленки, поставленный на кольцевое воспроизведение. Мартину сделалось жутко – впервые с момента, как он попал на холм.
– Сестры ждут тебя в хороводе, – продолжала она. – Полет и свобода… Звезды, которые можно достать рукой… И моя любовь. Я люблю своих детей одинаково…
– Как меня зовут? – шепотом спросил Мартин.
– Вот и ты. Какой тяжелый путь у тебя за спиной…
– Кто ты?!
– Отдохни минуту. Посиди со мной.
Выли и рыдали призраки в вихре вокруг, она не обращала внимания. Мартин замер напротив, сжимая в руке нож.
– Отдохни минуту…
Мартин вскинул кинжал. На секунду ему показалось, что глаза девушки на холме в страхе расширились – а может быть, это было отражение клинка.
Он начертил в воздухе перед ее лицом явь-знак.
И погасло солнце.
* * *
Ивга наконец-то расслабилась и прижалась лицом к его плечу. Клавдий гладил ее по голове:
– Все совсем не так плохо. Мы вместе, мы рядом, мы друг за друга держимся… И, кто знает, может быть…
Мартин вздрогнул на диване. Мелко задрожал, сжимая в правой руке серебряный кинжал, и Клавдию показалось, что сейчас он порежется тонким лезвием.
Он перехватил руку Мартина. Пальцы не разжимались, не выпускали нож, лезвие опасно плясало.
– Что это?! – прошептала Эгле.
– Сынок, не надо. – Ивга трясущейся рукой гладила мокрый лоб Мартина. – Что делать, Клав?!
Серебряный нож царапал обивку дивана. Проклятие двухсотлетней ведьмы отсчитывало последние секунды.
* * *
Небо над холмом потемнело, как в момент затмения, приняло темно-красный оттенок, изумрудная трава сделалась бурой.
Стихли все голоса. Фигуры, кружащиеся в небе, оказались лоскутами ткани, обрывками, лохмотьями.
На вершине холма перед Мартином сидела белая фигура. Мартин опустился на колени, заглянул ей в лицо – и не узнал, а через долю секунды понял, что перед ним не человек – мраморная статуя с невидящими каменными глазами.
Морок внутри морока рассеялся, Мартин видел Зеленый Холм таким, каким тот был на самом деле: серые и белые полотнища, новые, ветхие, большие и малые, кружились над головой каменной Матери и вокруг нее, образуя широкий конус. Среди них теперь была и ведьма, убившая Эдгара, и Майя, и двухсотлетняя старуха, которая провела девочку сквозь обряд, тоже неслась в общем вихре – но та, что сидела на холме, была давно мертвой, окаменевшей, застывшей и остывшей, и сколь угодно искусный палач не смог бы казнить ее.
В воздухе таяли очертания явь-знака.
«Я вижу твою судьбу! Вечно кружиться в черном небе, забытым, проклятым, даже имя твое будет стерто!» Похоже, мертвая флаг-ведьма оставила ему четкие инструкции на будущее.
Он поднял нож перед лицом каменной женщины, будто признавая поражение, и разжал пальцы.
* * *
Пальцы Мартина разжались, серебряное лезвие упало на пол. Клавдий крепче сжал его руку, с надеждой заглянул в лицо:
– Мартин?!
Мартин забился, хватая ртом воздух.
* * *
Стоило серебряному лезвию утонуть в траве – Мартин почувствовал ветер. Ветер продувал насквозь, как сквозняк продувает пустой темный коридор. Тело начало съеживаться, истончаться, оболочка сминалась, превращалась в лоскут, готовый лететь в общем вихре, в хороводе теней, в никуда. Вихрь оторвал его от черной травы и потащил вверх и по кругу, все расширяя кольца, втягивая в поток таких же, несуществующих, забытых. Последним проблеском сознания Мартин увидел перед собой неподвижное каменное лицо.
Глаза открылись.
Рука сидящей женщины метнулась и схватила его ускользающую ладонь.
* * *
Ивга беззвучно повалилась на пол. Упала и осталась лежать.
Мартин был жив и дышал; Клавдий склонился над Ивгой. Здесь дело обстояло гораздо хуже.
Он разом забыл все приемы реанимации. Дыхание – рот в рот, нажимать на грудную клетку на счет «три»…
– Не так, – сказала Эгле Север.
* * *
Смерч тащил вверх, в темноту, в кружащуюся воронку. Рука женщины, сидящей на холме, была единственным якорем, удерживающим его, и Мартин знал, что, когда она разожмет ладонь, он превратится в мертвый забытый лоскут, один из многих в этом вихре. И он видел, что ей очень тяжело, почти невозможно его удержать.
Отпусти, сказал он без слов. Тому, кем я стал, самое место здесь, в хороводе. Отпусти меня и не трать своих сил.
Она подняла лицо и посмотрела на него, и Мартин узнал ее.
Ему сделалось пятнадцать лет. Потом десять. Потом четыре.
* * *
Долго, молча, очень слаженно, будто всю жизнь только этим и занимались, они делали искусственное дыхание, пытаясь вернуть Ивгу к жизни. У Клавдия струился пот по серому лицу; хорошо, что Эгле могла видеть его в человеческом облике, что существует этот их «нейтральный» модус, иначе она не решилась бы приблизиться, а в одиночку он бы не справился.
Наконец Ивга сделала вдох, задышала, и синева на ее лице сменилась обыкновенной бледностью. Но в себя она не пришла; Клавдий сидел на полу, держа ладони на висках у Ивги, и по тому, как он касался ее кожи, как отводил пряди волос со лба, Эгле много поняла про него. Про них.
Она заглянула в лицо Мартину. Прижала ладонь к его шее, считая пульс, в этот момент каменная улитка замельтешила, завертелась у нее перед глазами, и показалось, что под ногами проваливается пол.
