Пахнет паленым. Это в Вижне сгорел оперный театр.
Клавдий усмехнулся. На этот раз герцог не удовлетворился звонком. Он вызвал Великого Инквизитора, намереваясь отшлепать его как мальчишку; в результате вышла безобразная свара. Герцог поразительно осведомлен. Интересно, кто из ближайших сотрудников Клавдия получает деньги в конвертах с государственным гербом?
– Можно?
Ивга стояла в дверях кухни. Он поразился выражению ее лица; под глазами лежали густые, как ночь, синяки. Губы было неопределенного цвета, почти такого же, как бледно-желтая кожа. В лисьих глазах стояла смертельная усталость; Клавдий ощутил одинокий, но болезненный укус так называемой совести.
– Иди сюда. Ты поела?
– Да.
– У тебя ничего не болит?
– Нет.
Он притянул ее к себе. Усадил рядом, на диване:
– Прости. Я понимаю, что тебе тяжело и противно. Но у меня нет другого выхода. Даже если я буду их пытать…
– Не надо пытать!
– …пытки могут быть бесполезны. Я не могу никем тебя заменить… нет больше ведьмы с такой интуицией и чтобы я ей доверял. Сам видеть эти сны я тоже не сумею. Я же не ведьма…
– Жаль, – сказала она с подобием улыбки.
Он обнял ее за плечи.
Любое прикосновение к той же Федоре отзывалось в нем мучительным напряжением, всплеском плотских желаний; теперь, ощущая под тонким свитером Ивгины плечи и ребра, он просто не хотел разжимать руки. Будто она лисенок. Будто она его сестра или, что вероятнее, дочь.
По мерцающему экрану телевизора беззвучно бегали яркие, нарочито ненастоящие люди.
– Ивга… Пойми меня. Я ведь не орден себе зарабатываю. На нас надвигается какая-то гадость, и я не знаю, где у нее, у гадости, предел. То ли просто кадровые перестановки на всех уровнях Инквизиции, то ли…
Он замолчал.
Вон она, книжка. На верхней полке, корешок из мешковины. События, совершавшиеся четыреста лет назад: «И царство их – на развалинах»…
Тухлая вода, подтопившая четыре сотни лет назад город Вижну. Несколько тысяч погибших… По тем временам – весь город. Эпидемия, отравленные колодцы, человеческие тела, зашитые в чрева коров…
Ивга вздрогнула. Он слишком сильно сдавил ее плечи.
Великого Инквизитора звали тогда Атрик Оль. Зимним вечером на центральной площади города Вижны орда обезумевших ведьм сожгла его на высоком костре. Во имя Великой матери…
– Ты поможешь, мне, Ивга. Я добьюсь от них, чего хочу. Это очень, очень важно.
(Дюнка. Май)
Сперва он бежал, и прохожие шарахались с дороги, возмущенно орали вслед. Потом он выбился из сил и перешел на шаг; потом удалось взять себя в руки.
Прямо перед глазами оказался веселенький навес городского кафе; Клав хотел заказать большой стакан чего-нибудь горького и крепкого, одним ударом отшибающего разум, – но в последнюю минуту передумал и заказал апельсиновый сок. Нечего впадать в истерику. Истерика не поможет…
Сок, одновременно сладкий и кислый, застревал в горле; Клав несколько раз закашлялся, прежде чем допил до дна. Кокетливый фонарик заведения казался нестерпимо ярким, а фигуры людей, проходивших мимо, расплывались перед глазами, и Клав чувствовал себя испорченным аппаратом, кинокамерой, которая мучительно старается удержать резкость.
…А ведь мог бы сейчас лежать на цинке.
Он усмехнулся, и молоденькая официантка отшатнулась, напоровшись на эту усмешку. Решит еще, что маньяк… Вызовет полицию…
А ведь мог лежать на цинке. И любопытно, что сказали бы полицейские медики. Самоубийство? Возможно…
Он глубоко задышал, пережидая новую волну головокружения. Светящаяся река под ногами… невообразимо далеко. Летел бы, наверное, полминуты. И заглядывал в освещенные окна…
Случайность. Совпадение. Всякий, кто поднимается на крышу, должен помнить о земном притяжении и хрупкости собственных костей. Сам виноват…
Но три раза подряд?!
«Они навь. Пустые человеческие оболочки… Это не люди… если бы к тебе пришел убийца в маске красивой девушки. Или, что еще хуже, в маске твоей матери…»
Он увидел собственные пальцы, побелевшие в мертвом хвате вокруг тонкого стакана; еще мгновение – и здесь случится горстка окровавленного стекла. Зачем?..
Вернув себе власть над собственной рукой, он осторожно поставил стакан на светлую, под мрамор, поверхность столика.
Страшно. Тоскливо и страшно. И не осталось ни капельки того чувства, которое он в последние месяцы привык считать счастьем… Эрзац-счастье. Счастьезаменитель…
А ведь можно не возвращаться в ту квартирку. Забыть. Дюнка… та, кого он привык считать Дюнкой, не нуждается ни в пище… ни в чем не нуждается…
Кроме него, Клава. Его присутствие ей необходимо; она не раз говорила об этом, да и он сам, появляясь после вынужденного долгого перерыва, видел, как побледнело и осунулось ее лицо, каким безжизненно-холодным сделалось тело…
Он сжал зубы. Что это, игра в перетягивание каната? Он тянет ее за собой, в жизнь… а она, выходит…
«Навы, как правило, общаются с людьми затем, чтобы убить. Уравнять, так сказать, шансы…»
– Молодой человек еще что-нибудь закажет?
– Да. Еще сока. И… двести граммов коньяка.
Девушка не удивилась. По-видимому, у Клава был вид человека, привыкшего пить коньяк из чайных чашек.
Что, если оставить ее… оставить Дюнку в одиночестве? В запертой квартирке?..
В старике, сидящем на столике напротив, ему вдруг померещился утешитель с кладбища. Усталое заурядное лицо – и неотрывный взгляд из-под сведенных бровей: «Я всего лишь лум. Я делаю, что умею».
Клав мигнул. Нет, старик был совсем другой. Круглощекий и незнакомый.
Он сглотнул свой коньяк, как глотают лекарство. И чуть было не задохнулся; по счастью, его сильно ударили по спине:
– Парень, так не пьют! Это не вода!
Все еще трезвый, Клав повернул голову…
…И не испугался. Кивнул чугайстеру, как приятелю.
От чугайстера пахло мокрой шерстью. Клав мотнул тяжелой головой, стер с глаз навернувшиеся слезы; наверное, если попасть в меховой безрукавке под дождь… то будешь пахнуть волком. Но дождя-то нет, да и мех-то искусственный…
Все они вошли, вероятно, только что. Облюбовали столик в углу – а Клав, поглощенный поединком с коньяком, не успел их заметить. Теперь трое наблюдали из-за столика – один стоял перед Клавом…
Они уже виделись. Именно с этим; только вот лицо его уже расплывается, и Клав не может собрать разбегающиеся мысли, и не вспомнить, где именно и о чем с ним разговаривал этот, высокий, поджарый…
