Герцог задумчиво оглядел кабинет. Прошелся взглядом по трем дознавательным символам, вздохнул. Закашлялся – вероятно, от табачного дыма; Клавдий со вздохом включил кондиционер.
Кто там его наиболее вероятный преемник? Куратор Ридны, который и так пропустил пять лет – из-за этого выскочки Старжа…
О чем, собственно, эти мысли. И чем же выскочке Старжу так дорога эта тягостная, в общем-то, власть, если на пороге конца света… Да, именно так можно это назвать, если это и будет преувеличением, то совсем незначительным… Если на пороге конца света он так боится за кресло. И готов сражаться за него – зубами и когтями…
– Вы не предложите мне сигарету, господин Великий Инквизитор?
Герцог не курил. Это было известно любому мальчишке; герцог когда-то даже выступал в передаче «Здоровье», это, правда, было лет десять назад, когда сухощавое тело его сиятельства еще годилось для позирования в плавках, на бортике бассейна…
Клавдий вспомнил Ивгу. Что это их всех так потянуло на курево…
Герцогу он не мог отказать, как Ивге. Он поднялся и протянул пачку – и уже по тому, как его сиятельство взял в руки сигарету и как потянулся к огоньку, понял, что когда-то герцог дымил, как сталеплавильный завод. Память рук, память жестов. Вот тебе и передача «Здоровье».
– Я ознакомился с вашими отчетами, господин Великий Инквизитор…
Клавдий пожал плечами, будто говоря – делаем, что умеем.
– Собственно говоря, положение дел в столице… хмм…
– У меня есть основания считать, что вскорости положение ухудшится, – сказал Клавдий, стряхивая пепел. – У меня есть основания предполагать, что ни один ныне здравствующий инквизитор не будет в своих прогнозах оптимистичнее. И откровеннее, ваше сиятельство, ни один инквизитор не будет тоже.
Герцог затянулся так глубоко, что дым достиг, кажется, самых его ступней, неестественно маленьких, почти как у женщины. Сейчас мы узнаем, с чем ты ко мне пришел, подумал Клавдий почти злорадно. Теперь я навязал тебе тональность разговора, на которую ты, гусь, не рассчитывал; я не стану играть с тобой в твои игры, я твой подданный, но никак не подчиненный. Ну-ка, попробуй, упрекни меня!..
Герцог молчал. Длинная сигарета в его пальцах медленно таяла. Глубоко сидящие глаза смотрели в пол; Клавдий с некоторым беспокойством ощутил, что до сих пор не может понять, из какой колоды герцог взял приготовленный для него козырь. Если это вообще козырь. А не, к примеру, мина.
– В моем отчете, – начал Клавдий медленно, – упущены некоторые соображения, которые я не хотел бы доверять бумаге. Я готов изложить их вам… Но сперва, вероятно, мне следует выслушать те слова, ради которых я был удостоен чести вашего посещения?
Молчание герцога становилось невыносимым. Это уже не пауза, не воспитательная мера, применимая к чиновникам всех рангов, – это почти приговор. Непонятно, что еще можно сказать после десяти минут такого молчания.
Клавдий вздохнул. Вытащил из пачки следующую сигарету. Передумал, отложил в сторону. Оперся подбородком о сплетенные пальцы. Что же, он подождет.
– Полчаса назад записали мое обращение к народу, – сказал герцог медленно, и что-то в его голосе заставило Клавдия вздрогнуть. – Обращение-увещевание, с покровительственной улыбкой и мягкими интонациями… Какое счастье, что я обучен этому с малолетства. Я делаю вид, что ничего не происходит. И так убедительно, что многие верят…
Герцог с трудом оторвал глаза от пола; его сутулые плечи ссутулились еще больше.
– Клавдий… Мы никогда не были друзьями. То, что я сейчас скажу… Оно не для прессы. Оно только для вас… Я чувствую себя капитаном корабля, который под бравурную музыку идет ко дну, в то время как я уверяю команду и пассажиров, что все идет по плану и ситуация под контролем… – Он вздохнул. – Мне звонили… уже трижды. Главы сопредельных стран, вы понимаете, о ком я… И у них то же самое.
Теперь молчал Клавдий.
Некая тайна, принесенная его сиятельством в кабинет Великого Инквизитора, теперь обнаружила себя и оказалась всего лишь страхом. Особенно тягостным потому, что носитель его трусом отродясь не был.
Герцог вздохнул:
– У меня в бумагах, Клавдий, ворох доносов на вас. Заявления от некоторых кураторов, в которых вы объявляетесь самодуром, доведшим ситуацию с ведьмами до беспредела… что в любовницах у вас некая авантюристичная особа, ведьма, имеющая на вас несомненное влияние… Нет, не смотрите так, у меня и в мыслях нет оказывать на вас давление. Часть моих источников утверждает, что среди всех ваших женщин это некий особенный случай… Что вы ее безрассудно любите и покрываете в то время, когда к прочим ее товаркам применяются самые жесткие меры… Погодите, я закончу. Среди моих источников есть также мнение, что вы ведете двойную игру, Клавдий. Что вы уже отловили эту самую… матку. Вот она, живет в вашей квартире… Что вы держите ее, пока не инициированную, в рукаве, как убойный козырь. Видите, Клав, насколько я откровенен, ведь если это так…
Герцог многозначительно замолчал. Клавдий не выдержал и отвел взгляд.
Вот оно как. И все труднее удерживать на лице маску бесстрастия. Хочется глупо захлопать веками, как игрушечная сова в витрине детского магазина. До чего свежо смотрят на мир источники господина герцога…
Он заметался, пытаясь увидеть чужими глазами Клавдия Старжа, идущего под ручку с Ивгой Лис. Да, странное впечатление, да, противоречивое… При желании здесь можно увидеть и «любовь», и даже «козырь в рукаве»…
– Иными словами, – проговорил он медленно, – вы подозреваете меня всего-навсего… в измене?
Что-то дрогнуло в его голосе. Что-то такое искреннее, что даже герцог смутился, и глубоко сидящие глаза его нервно моргнули:
– Нет. Нет, что вы, Клавдий… Я мог бы всего этого не говорить. Но я поставил вас в известность, это лишний раз доказывает мое доверие к вам как к руководителю важнейшего ведомства…
– Инквизиция – не ведомство. – Клавдий смотрел в потолок. – Инквизиция во все времена была сама по себе, империя Инквизиции… Ваше Сиятельство, признайтесь – вы были страшно огорчены, когда этот пост занял именно я.
Герцог посмотрел на свою руку с догоревшей сигаретой. Посмотрел на стоящую рядом пепельницу; нерешительно вздохнул, будто не зная, как именно соединить эти два предмета.
– Дорогой господин Старж. Был ли я огорчен или обрадован – какое это может иметь значение… теперь?
– Разве никакого? – удивился Клавдий.
Герцог поджал губы:
– Вам мерещится заговор… Да, одно время я прикладывал некоторые усилия, чтобы вас, так сказать, сместить… Но не теперь, когда… Короче, не теперь.
Последовала продолжительная пауза. Двое, сидевшие по разные стороны длинного стола, напряженно смотрели друг другу в глаза.
Первым отвернулся Клавдий.
– Хорошо. Откровенность за откровенность, ваше сиятельство… Эта женщина, которой так много внимания уделяют ваши источники, – ведьма с повышенной восприимчивостью. Я использую ее в работе… Она была невестой сына моего друга, и потому я считал себя обязанным… немного ей помочь. Это все; что до матки, то, ваше сиятельство, любой эксперт подтвердит вам, что до самого обряда инициации будущую сущность ведьмы нельзя установить никоим образом. Более того, в первые часы-дни после инициации эта сущность находится в «плавающем» состоянии – рабочая ведьма, к примеру, может дорасти до воина. Из той же Ивги с ее сверхчувствительностью может получиться ординарнейшая из ведьм, слабая, с мелким «колодцем»… Это при том, что я сделаю все возможное, чтобы она никогда не инициировалась. Это при том, что мои личные чувства – даже любовь, если бы она не была вымыслом ваших источников, если бы она действительно существовала, даже самая что ни на есть страстная любовь стареющего мужчины к длинноногой соплюхе – никогда не будет иметь ни малейшего влияния на мои поступки. Это я вам могу со спокойной душой гарантировать; я сказал все, что вы хотели услышать?
