– Спасибо, – медленно отозвался герцог. И еще раз, после паузы: – Спасибо… Ваши женщины – ваше личное дело, Клавдий. Ваши методы работы… тоже. Ваша откровенность… за нее спасибо. Теперь скажите мне без лишних слов – что происходит?
Клавдий вздохнул.
Он говорил, откинувшись на спинку кресла, удобно утопив затылок в кожаной подушке; он говорил безостановочно пятнадцать минут, и глаза герцога понемногу приобрели прежний блеск и хватку. Клавдию показалось, что в его череп ввинчиваются два стальных шурупа. Наконец, он замолчал и перевел дыхание.
– Благодарю за урок альтернативной истории, – пробормотал герцог глухо. – Пять неурожайных лет кряду, чума и голод – да, все это обычно приписывают ведьмам… Но и ту смуту четырехсотлетней давности, государственную измену, кровавую распрю между наследниками герцогского трона вы тоже спишете на ведьм?..
Клавдий прикрыл глаза:
– Списать на ведьм все человеческие грехи… Я, ваше сиятельство, испытываю к ведьмам нечто вроде родственного чувства. Нет, не спешите меняться в лице, может быть, никто из людей не ненавидит их так сильно, как я… Но они мне не чужие. Это профессиональное; я скорее стану оправдывать ведьм и обвинять спесивых удельных князьков, потому что эти последние шли по трупам исключительно в угоду своей алчности, в то время как ведьмы… просто слушались своей природы.
Клавдий перевел дух. Герцог не сводил с него глаз; на дне глубоких глазниц лежало удивление.
– Ведьмы слушаются своей природы, как никто. Прошло четыреста лет… Новая матка пришла.
Клавдию показалось, что последние слова его не растаяли, как положено звукам человеческого голоса, а непонятным образом зависли под потолком. Вместе с космами сигаретного дыма. Именно так, наверное, остается висеть в зале суда неожиданно суровый приговор.
И герцог это тоже почувствовал. Помолчал. Нервно дернул отвисшей щекой:
– Гуманисты… зараза. Доигрались… Доигрались в человеколюбие… ведьмолюбие, дрянь…
Клавдий не отвел взгляда:
– В истории человечества, ваше сиятельство, были времена и государства, исповедовавшие «вариант-ноль». Мир без ведьм.
Герцог молчал.
– Вы понимаете, ваше сиятельство, о чем я… Ведьм не рождалось меньше, зато жизнь в «нулевых» странах становилась невыносимым подобием военного завода. Единообразие, железный режим и вечный страх перед этим режимом. В результате – еще большая кровь, взрыв… Вы знаете лучше меня.
Герцог опустил веки:
– И?..
– Глупо упрекать себя… В «гуманизме». Мы шли по единственно возможному пути… Теперь мы ищем способ уничтожить матку.
– Она на нашей территории? – быстро спросил герцог. – Точно на нашей?..
Клавдий усмехнулся:
– Традиционно на нашей территории. Традиционно. Памяти Атрика Оля…
Снова зависло молчание. Долгое, долгое, бесконечное.
– И вы знаете, Старж, каким образом этот ваш предшественник… совершил свой подвиг?
Клавдий заколебался. Сказать «да» означало соврать. Сказать «нет» означало признаться в бессилии.
Герцог пожевал губами:
– Вероятно, он ходил на нее с серебряным ножичком? Таким, как висит здесь у вас на стенке?
Клавдий невольно поднял голову. Да, справа от входа висел на гвозде серебряный ритуальный кинжал, которым ведьма из Одницы оборвала нить собственных злодеяний. На стадионе, во время концерта, едва не обернувшегося грандиозной мясорубкой. «Много-много парного мяса»…
– Не думаю, – сказал Клавдий тихо. – Скорее ему удалось нащупать ее нервные центры… И нанести точный удар. С помощью, скажем, архаичного рупор-заклинания.
– Точечный, – сказал герцог задумчиво.
– Что?..
– Точечный… Рупор-заклинание – это хорошо. Но с тех пор прошло четыреста лет…
Клавдий ощутил беспокойство. Страх, живущий в душе герцога, не сделался меньше, но стал куда определеннее; герцог не стыдился своего страха. Герцог смотрел мимо Клавдия, на дознавательный знак.
– Я далек от паники, Старж… Пусть мои слова не покажутся вам воплем паникера. Я, как вы знаете, еще и верховный главнокомандующий… А у современной армии есть средства получше, чем даже ритуальный кинжал. Я дам вам… это будет выглядеть как телефонная трубка. Допуском будет отпечаток вашего пальца в сочетании с кодом; дальше вам останется только ввести координаты – и время. Выследите свою матку, и поскорее, пока наши отчаявшиеся соседи не закидали нас бомбами… Постарайтесь сами держаться… подальше. И хорошо бы это не был населенный пункт… вы меня понимаете.
– Не понимаю, – сказал Клавдий медленно.
Герцог вымученно улыбнулся:
– Понимаете, чего там… Может быть, это обидно, но Инквизиция в нашем мире – не самая сильная сила, Клав. На настоящее время ничего нет лучше хорошей ракеты с подходящей начинкой… Вы передадите на пульт координаты. В назначенное вами время состоится точечный ядерный удар… Вы догадываетесь, что это последняя мера. Испробуйте сперва свои кинжалы и все рупор-заклинания.
Клавдий молчал. Герцог дернул щекой:
– Может быть, вам странно, что я настолько вам доверяю?
Клавдий почему-то вспомнил Хелену Торку. Горящий театр, «вы были добры»…
– Ваше сиятельство может быть уверенным, что я оправдаю это доверие, – отозвался он сухо. – Равно как и в том, что крайние меры не понадобятся. Я принимаю… предложение, но не для того, чтобы им воспользоваться.
Герцог помедлил и неуверенно кивнул.
Кажется, темный комок страха, побудившего его сиятельство на этот разговор, только теперь немного ослабел.
* * *
– Значит, вы меня все-таки сдаете?..
– Ивга, это ведь не тюрьма и не стража. Ни одна виженская ведьма не имеет теперь права на свободу… Пойми меня правильно.
Она молчала, но ее взгляд был верхом красноречия.
Клавдий много бы дал, чтобы избавить их обоих от этой сцены – но тянуть дальше было никак невозможно. Если он хочет, чтобы к его приказам относились серьезно, он должен как минимум уважать их сам, хотя бы не попирать сапогами. И визит герцога попросту подтвердил давно известное правило: не хочешь, чтобы в доме следили слуги, – вытирай ноги о коврик у двери.
Ивга не могла более жить в его явочной квартире, но и заключать ее в тюрьму он тоже не хотел, а потому в приказном порядке освободил в изоляторе одну из комнат для отдыха персонала. Персонал был, вероятно, недоволен; в этой казенной комнате имелось даже некое подобие уюта, там было все, необходимое для жизни – и штатная охрана, в надежность которой Клавдий верил совершенно.
Внося Ивгу в документы как профилактически задержанную, Клавдий испытывал не облегчение – все же освободил от некой неловкости свою профессиональную совесть, – а глухое раздражение и темный стыд. И чувство вины – потому что, уже подписывая распоряжение, знал, как будет выглядеть их с Ивгой беседа. И перед глазами у него уже тогда стояло Ивгино лицо, смертельно оскорбленное, с сухими яростными глазами, с рыжими космами, разметавшимися, как костер…
