"Софи задала работу фотографу, — вспоминал один из членов съемочной группы. — Она просматривала негативы, как коршун, в клочья разрывая те, которые ей не нравились. У ней была фобия из-за больших крестьянских рук и длинной шеи. Чувствуя, что где-то поблизости находится фотограф, Софи старалась держать голову высоко, чтобы спрятать появляющиеся линии на шее.
Вообще-то она никому не позволяла фотографировать себя без разрешения".
Режиссер Артур Хиллер постоянно отправлял Софи в гримерную, чтобы она поправила макияж и привела в соответствующий беспорядок длинные черные волосы парика. Питер О’Тул считал, что это напрасная потеря времени. "У вас нет никакого способа сделать Софи Лорен уродливой, — говорил он позже. — Чем менее она шикарна становится, тем более привлекательна, особенно в сценах, когда она стоит, широко расставив ноги, с расстегнутой блузкой и с горящими глазами".
О’Тул был удивлен тем, что Софи предпочитала поворачиваться левым профилем к камере. "Чтобы обеспечить такой ракурс, она прибегала к немыслимым ухищрениям, — вспоминал он. — Ее быстрые и легкие передвижения, покачивания и увертки могли бы посрамить Мухаммеда Али. Она вообще не хотела, чтобы оператор видел ее правый профиль, который она почему-то не любила. Если Софи выходила из кадра и режиссер требовал дубль, она возвращалась в первоначальное положение, но поворачивалась левой стороной. При этом она всегда была абсолютно открытой и ничего не смущалась. Я же во время ее ухищрений семенил на высоких донкихотских каблуках, заглядывая в объектив и подпрыгивая".
Софи и О’Тул во время съемок фильма спели свою собственную песню. Как бы ни звучали их голоса, музыкальный режиссер Сол Чаплин сразу же понял, что О’Тулу потребуется дублер, за исключением нескольких моментов, в которых он сможет сам читать стихи. В фильме за него пел Симон Гилберт.
Однако Чаплину понравилась теплота голоса Софи, а также ее неаполитанское чувство ритма, и он решил, что ей вообще не потребуется дублерши при записи с оркестром. Когда О’Тул услышал в первый раз, как поет Софи, он сказал ей: "Не так плохо для итальянки". В отместку несколько дней спустя, когда они играли любовную сцену, нежно обнимая партнера, Софи как бы "случайно" стукнула его коленкой чуть ниже живота.
Казалось, правда, немного несправедливым, что заключительный номер Дон Кихота "Невозможная мечта" вместо актера должен исполнять дублер. Но Софи сама пела в финале трогательную песню прощания с умирающим рыцарем.
Был у нее и танцевальный номер, когда Альдонцу захватывает толпа грубых мужиков, которые сажают ее на мула и увозят, а затем насилуют (последнее остается за кадром). Бродвейский критик потом написал, что эта сцена похожа на стычку между молодежными бандами в "Вестсайдской истории". Хореограф-постановщик Джиллиан Линн построил эпизод так, что от Софи требовалось выдержать грубую атаку по крайней мере десяти мужчин, которая заканчивается массовой свалкой. В конце съемок у нее было столько синяков, что приходилось наносить на лицо густой слой грима и закрывать тело одеждой до тех пор, пока ссадины не прошли.
За несколько дней до окончания съемок оказалось, что Софи снова беременна. О’Тул, который все еще работал в Риме над некоторыми эпизодами фильма, утверждал потом, что он первым это узнал.
"Софи позвонила мне со своей виллы поздно ночью, — вспоминал он. — Думаю, Карло Понти не было дома и она не могла дозвониться ни до матери, ни до сестры. "Я хочу поговорить", — сказала она. "Поговорить о чем? — спросил я. "Я беременна, — ответила она, — мне надо с кем-то это обсудить".
О’Тул не очень сильно удивился. "В последние недели, — говорил он, — она часто была бледна, и порой на съемочной площадке мне казалось, что она вообще зеленого цвета".
Прежде чем покинуть Рим, О’Тул подарил Софи огромное страусиное яйцо. Так как ей скорее всего предстояло провести следующие девять месяцев в постели, он сказал, что она может постараться высидеть и это яйцо.
Глава 17
РИЧАРД И ЭЛИЗАБЕТ
Как только Софи узнала, что она снова беременна, она сразу предприняла все меры предосторожности. Хуберт Ваттевилль предупредил, что на этот все произойдет легче, потому что она уже рожала. Оказалось, что прошло ровно четыре года с тех пор, как она носила Чиппи, поэтому была большая вероятность, что ребенок появится в тот же день. Поскольку скорее всего ей опять придется делать кесарево сечение, 29 декабря ПОСЧИТАЛИ оптимальным днем для рождения ее следующего младенца.
На этот раз внесли коррективы в общую стратегию ее поведения. Вместо затворничества в Женеве Софи должна была оставаться на вилле Понти до последних месяцев. Доктор Ваттевилль обещал прилетать в Рим каждые две недели, чтобы проверять ее состояние, а в промежутках между его посещениями Софи сможет осматривать специалист, которому он доверял.
Теперь у Софи была компания — трехлетний Чиппи, с которым она любила играть, и беременность больше походила на пребывание в детском саду, чем на затворничество, как в прошлый раз. Доктор разрешил Софи выходить из комнаты несколько раз в день — прогуливаться в саду или отдыхать возле плавательного бассейна.
Софи сообщила новость Чиппи, сказав ему, что Бефана (итальянский Санта-Клаус), добрая, старая волшебница, может быть, скоро принесет ему братика или сестричку. "Я чувствовала, что должна рассказать ему новость немедленно, потому что наступило время, когда я не могла бегать с ним или играть в подвижные игры. Он начал спрашивать меня почему, а мне не хотелось беспокоить его и говорить, что я больна".
Чиппи обожал самолеты, и Софи обещала, что возьмет его с собой, когда им придется лететь в Женеву в конце ее беременности. Это должно было стать его первым настоящим путешествием, так как вряд ли грудной младенец помнил поезду из Швейцарии в Италию. "Мальчик был переполнен радостью и ждал с нетерпением, когда же мы отправимся в путь. То же самое происходило и со мной", — вспоминала актриса.
Неожиданная беременность Софи не вызвала и проблем с работой, так как после "Человека из Ламанчи" у нее не было никаких обязательств перед студиями. Да и Понти пока не строил планов относительно Софи, хотя обычно в его проектах она, конечно, занимала первое место.
Однако пока "Человек из Ламанчи" не докажет руководству крупных студий своей трудоспособности, Понти с трудом мог отыскать финансы под свои следующие идеи. Дело осложнялось тем, что "Мортаделла" провалилась по обе стороны Атлантики. Это была первая неудача Софи в Европе после "Призраков", но в США — уже шестая подряд. После того как "Юнайтед артисте" убедилась (запустив ее в пробный прокат в Нью-Йорке в паре — одним сеансом — с еще одним невыразительным фильмом, вестерном Чарльза Бронстона и Джека Поланса "Земля вокруг шато"), что "Мортаделла" мало кого привлекает, почти никто в Америке не имел возможности увидеть этот фильм на широком экране.
Винсент Кэнби, критик из "Нью-Йорк таймс", который следил за работой четы Понти в течение нескольких лет, отмечая все промахи их сотрудничества, писал, что он начинает подозревать, что "Карло Понти, продюсер и муж актрисы, изобрел новую форму кино — одноразового употребления: он использует популярность Софи, чтобы привлечь поклонников актрисы в кинотеатр, а затем отбрасывает ее, как использованную бумажную салфетку".
