Я оглянулся на окно. Так вот почему меня так морозит! Стекол в окнах не было, и весь пол у окна был усыпан битыми осколками. А на улице мороз, между прочим!
Ко мне стремительно подошел господин Рутковский, являвшийся главным врачом дворцового госпиталя. Не давая ему возможности начать растекаться мыслью по древу относительно моего августейшего самочувствия, спрашиваю, едва он подошел:
– Доктор, давайте без политеса, какова ситуация в госпитале?
Тот запнулся на полуслове, но быстро сориентировался и заговорил четко и без воды:
– Ваше императорское величество, ситуация сложная. Количество раненых от обрушения остекления залов достигло полусотни. Не менее трех сотен раненых оказались фактически на морозе и нуждаются в срочной перевозке в другие помещения дворца, а лучше в другие госпитали ввиду отсутствия в Зимнем требуемого количества помещений, подходящих для этих целей. Мы стараемся накрывать раненых чем только возможно, однако без перевода в теплые залы решить проблему невозможно.
Тут вошел Суворин и спешно доложился:
– Ваше императорское величество! По городу поползли слухи о том, что вы, государь, погибли при взрыве. Эту же сплетню обсуждают и газетчики, которые были во дворце в момент взрыва. Многие видели, как вас несли окровавленного, и поговаривают, что вы были или уже мертвы, или умирали. Необходимо срочно созвать репортеров, чтобы они увидели вас в добром здравии. Иначе смута вновь охватит город!
Честно сказать, у меня было ощущение, что мои уши горят со стыда. Какой же я героический осел! Когда же я научусь думать в государственных масштабах? Какого черта я, вместо того чтобы спешно покинуть угрожаемый участок, что сделал бы любой глава государства, полез геройствовать? Впрочем, к моему личному идиотизму тут явно прибивалась еще и глупая бравада прадеда, в теле которого я пребываю. Ведь сколько раз император прямо запрещал этот героический идиотизм, но прадед все равно, раз за разом лично вел в атаку сначала Дикую дивизию, а потом и кавалерийский корпус. Лично и прямо на неприятельские пулеметы! А ведь второй человек в очереди к трону не имеет права на подобное! В общем, этот идиотизм у меня наследственный и семейный. И нужно прекращать страдать этой героической фигней. В конце концов, на моих плечах государство.
Я встал, опираясь на руку Кутепова. Кто-то успел принести мою доху, и из чудом уцелевшего зеркала на меня глянул вполне себе героический император, бодренький, хоть и с перебинтованным лбом и со следами взрыва на одежде. Но это как раз и добавит героизма. Тьфу ты, с героизмом этим!
– Пригласите газетчиков в Николаевский зал.
– Но, государь, – запротестовал Рутковский, – там все вверх дном и идет эвакуация раненых!
– Вот именно! – киваю я, и мы устремляемся на выход.
На ходу Кутепов сказал вполголоса:
– Государь, в Концертный зал не стоит ходить. Там могут быть неразорвавшиеся боеприпасы или бомбы. Да и вообще…
– Что вообще?
– Месиво, – коротко ответил генерал. – Вы чудом отделались царапиной. Слащев ранен. Остальные, кто был рядом, все погибли или получили серьезные ранения.
– Репортеры там уже были?
– Так точно. Все сняли и записали.
Я кивнул. Да, выжил я чудом. С героическим идиотизмом нужно завязывать. Никого не спас и сам чуть голову не сложил по дури своей. Кому было бы от этого лучше? Разве что заговорщикам.
Николаевский зал и в самом деле напоминал ту самую посудную лавку, в которой порезвился слон, поскольку в воздухе висела пыль штукатурки, длинные шторы развевались на ветру, а суетящиеся люди пытались быстро перекладывать с коек на носилки тяжелораненых. Вслед за нами вбежали газетчики. Я обернулся к ним. Полыхнуло несколько вспышек, и карандаши замерли на чистых страницах блокнотов.
– Господа представители прессы! Подлые заговорщики, для которых нет ничего святого в жизни, организовали очередное покушение на меня. Их не остановило, что вместе со мной от взрыва могли погибнуть или пострадать больше тысячи героев войны, проливших кровь за свою Отчизну и ныне находящихся в госпитале Зимнего дворца на излечении. Господа, к нам пришла беда. От взрыва бомбы мятежников погибло много людей. Куда большее число получило ранения и увечья. Несколько сотен тяжелораненых героев фактически оказались на морозе, поскольку, как вы видите, взрывом выбило стекла. Обратитесь через ваши газеты к петроградцам с призывом о помощи. Нам нужны добровольцы, нам нужен транспорт, нам нужны временные места для размещения раненых в тепле, пока мы будем решать вопросы с их распределением по другим госпиталям. Это все, господа. Не теряйте времени!
– Состоится ли высочайшая аудиенция для прессы? – спросил кто-то.
– Да. Но позже. – Я указал рукой в зал за моей спиной: – Раненые требуют помощи, не время для разговоров, господа!
Петроград.
Миллионная улица.
6 марта (19 марта) 1917 года.
День
– Господин Глобачев, его императорское величество прав, вы можете совершить непоправимую ошибку, если будете совершать необдуманные поступки.
Изменившаяся обстановка требовала от Рейли импровизации. Он был готов ко многому, но совершенно не учитывал вариант, когда в двери этой квартиры на Миллионной улице вдруг вломится не просто российская полиция, но еще и с министром внутренних дел во главе. И если в случае с обычными полицейскими чиновниками можно было бы рассчитывать на пиетет перед иностранцами и шок от осознания того, что вместо каких-то бомбистов-социалистов они наткнулись на целого генерального консула Великобритании, то в случае с Глобачевым на это рассчитывать было глупо. Равно как и не приходилось рассчитывать на возможность банального подкупа этого нового министра. Нет, русские министры продавались, как правило, охотно и даже гордились возможностью услужить самой главной нации в мире, но случались и исключения, и Глобачев как раз таким исключением и был. Поэтому единственной возможностью, по мнению Рейли, была возможность сыграть на том, что пока он, Глобачев, бежал захватывать заговорщиков, за это самое время политический расклад в стране изменился, и тот, кто еще четверть часа назад был одним из самых влиятельных министров правительства Нечволодова, вдруг в одночасье превращается в изгоя, и его единственный шанс в этом случае – это возможность вовремя сориентироваться и сменить хозяина. Именно на это и напирал сейчас Рейли, стараясь посеять сомнения в душе Глобачева.
– Его императорское величество? – переспросил министр.
– Именно его императорское величество, – подтвердил Рейли.
– Его императорское величество Кирилл Владимирович? – уточнил Глобачев.
– Именно так, – кивнул английский лейтенант разведки.
– И вы все готовы это подтвердить, господа? – обратился министр внутренних дел к присутствующим. Те энергично закивали. Тогда Глобачев обернулся к стоящим у него за спиной и спросил: – А вы, господа, готовы подтвердить под присягой, что видели все происходящее своими глазами?
