Но взглянув на Веронику, тетка молча подвинула свою коробку и дала ей пройти.
Вероника вошла в больничный холл и огляделась по сторонам. Прямо перед ней возила шваброй по кафельному полу пожилая уборщица в блекло-синем сатиновом халате. Подняв глаза на Веронику, она строго осведомилась:
– Куда?
«Еще и уборщице ответ давать! – подумала Вероника возмущенно. – Каждый себя считает начальником!»
Однако хамить не стала, обошла уборщицу по широкой дуге, стараясь не наступить на мокрое, и вежливо проговорила:
– В нейрохирургию, знакомого навестить…
– Знакомого! – повторила тетка, поджав губы. – Хахаля, выходит… так и говори!
– А вам-то какое дело? – огрызнулась Вероника.
Ей отчего-то стало обидно – не столько то, что уборщица назвала Антона ее хахалем, сколько то, что в этом не было ни малой толики правды.
– Ходют и ходют… – не унималась тетка, норовя зацепить Веронику по ногам шваброй. – Только грязь носют, не успеваю за вами убирать! Столько грязи каждый раз нанесут, страшное дело! А только зря идешь, – добавила она мстительно, когда девушка ловко увернулась от швабры. – Все одно тебя не пустят!
– Это почему же? – обернулась Вероника.
– Известно, почему, – уборщица выпрямилась, подбоченилась. – Первое дело, что сейчас часы неприемные, – она загнула толстый палец. – А второе, что там сейчас Ангелина Ивановна дежурит. Она и в приемные-то часы не каждого пустит, а в неприемные – и думать нечего! Если бы Нина дежурила – это бы еще ничего, Нина – она с пониманием, иногда и пустит, а Ангелина – та никогда…
Вдруг с лицом уборщицы что-то произошло: на нем проступило удивление, как будто она недоверчиво прислушивалась к тому, что происходит где-то глубоко в ее душе. Она выпучила глаза, растерянно заморгала, рот ее широко открылся, и вдруг она заговорила чужим, непривычно вежливым и приветливым голосом:
– Ты иди, иди, доченька, на пятом этаже нейрохирургия, может, и пропустят тебя…
Вероника прошла к лифту, удивленно пожимая плечами. Странная какая уборщица, подумала она. Какие-то у нее удивительные перепады настроения…
Перед стеклянной дверью нейрохирургического отделения стояла озабоченная женщина средних лет, с двумя тяжелыми сумками в руках. Напротив нее, перегораживая вход в отделение, возвышалась рослая медсестра с короткими завитыми волосами и широким плоским лицом, похожим на недопеченную лепешку.
– Ну Ангелина Ивановна, – лебезила женщина с сумками. – Ну что вам стоит? Пропустите меня к Глебушке! Я ему покушать принесла и поглядеть на него хочу – как он, сыночек мой единственный, кровиночка моя, себя чувствует…
– Я сказала – не положено, приходите в часы посещений, а сейчас не впущу! Не положено – и все!
– Ну Ангелина Ивановна, дорогая…
– Я вам не дорогая! И не надо меня уговаривать! Я вам не какая-нибудь, я медицинский работник!
– Ну, вы ведь тоже женщина! У вас же есть дети!
– Мои дети вас совершенно не касаются! Все, разговор окончен, освободите помещение!
– Ну Ангелина Ивановна…
– Я сказала – не надо меня уговаривать! Не положено – значит не положено!
– Ох, нету у вас сердца! – вздохнула женщина.
– Насчет сердца – это вам в кардиологию, а здесь у нас нейрохирургия…
– Ну тогда хоть передачу для него возьмите. Здесь курочка тушеная, и картошечка, и помидоры, все, что он любит…
– Передачу – это вам на первый этаж, в третье окошко, только сразу скажу – так много они не примут. Потому что так много не положено, на все есть свои правила!
– Нет, вы не женщина! – раздраженно выдохнула посетительница. – Вы крокодил!
Она развернулась и поплелась к лифту.
«Ну, у меня и правда никаких шансов! – подумала Вероника, проводив несчастную взглядом. – Это же надо, какая мегера здесь дежурит! Не повезло так не повезло!»
Она все же подошла к двери отделения – не хотелось возвращаться, не сделав даже попытки.
– Куда? – ледяным голосом осведомилась медсестра и встала, загородив проход.
– Знакомого навестить… – ответила Вероника без всякой надежды на успех.
– Знако-омого? – переспросила Ангелина непередаваемым тоном, в котором было все – от морального осуждения до презрения и насмешки. – Ах, знако-омого… Ну а что приходить можно только в часы посещений – это, конечно, вас не касается… правила внутреннего распорядка не для вас написаны…
Ангелина хотела еще что-то добавить, но тут с ее лицом начала происходить странная метаморфоза. Вместо осуждения и насмешки на нем проступило выражение глубокой растерянности. Глаза ее широко открылись и удивленно заморгали, а губы приоткрылись, растянулись в каком-то жалком подобии вежливой улыбки.
– Знакомого… – повторила медсестра совсем другим тоном, вежливым и почти заискивающим. – Ну да, конечно, если уж приехали, нельзя же возвращаться… это сколько же времени даром пропадет…
С этими словами Ангелина отступила в сторону, освобождая проход в отделение.
Вероника поскорее юркнула в коридор, пока грозная медсестра не передумала. Та, однако, повернулась к ней и спросила тем же удивленно-вежливым голосом:
– А в какой палате ваш знакомый лежит?
– Не знаю. – Вероника притормозила.
– А фамилия его?
«Ну все, – подумала девушка. – Если эта мегера пронюхает, что я даже фамилии его не знаю – тут же вышибет меня из больницы, как бильярдный шар!»
Тем не менее она ответила:
– Он к вам три дня тому назад поступил, его зовут Антон, а фамилии я не знаю…
Вероника ждала взрыва эмоций, но медсестра отреагировала на ее слова на редкость спокойно. Все тем же непривычно вежливым голосом она проговорила:
– Это значит – Антон Медников, он в четвертой палате лежит. Справа по коридору.
Вероника пошла вперед, ожидая чего угодно и пытаясь понять, что происходит, отчего случились такие странные перемены в настроении сперва уборщицы, потом этой медсестры…
Тут она вспомнила, что и до того встреченные ею люди вели себя более чем странно. Водитель маршрутки, а до этого – разговорчивый неопрятный мужчина… Когда же это началось и в чем может заключаться причина?
Додумать эту мысль до конца она не успела, потому что подошла к двери четвертой палаты.
Она громко постучала, дождалась ответа и вошла внутрь.
Палата была небольшая, всего на три койки, да и то одна из них была незастелена. На второй койке поверх одеяла лежал плеер, рядом на стуле висел свитер. Однако больной отсутствовал. Только на третьей кровати лежал с раскрытой книгой в руке приличный мужчина средних лет, с интересом разглядывавший Веронику поверх книги.
