– Вы из «Невского обозревателя», насчет интервью?
– А, ну да… конечно, я из газеты…
– Долго вы не звонили, я уж решил, что вас эта тема не интересует…
Вероника в ответ промычала что-то непонятное.
– Мы могли бы поговорить сегодня, часа в четыре, – продолжил Воронов. – Тут неподалеку от института, на Большой Конюшенной, есть приличное кафе. Называется «Сундук мертвеца».
В кафе? Встреча в кафе никак не устраивала Веронику! Ведь ей нужно было увидеть бюст Робеспьера, приложить к нему недостающий пентакль… А торчать в кафе с этим преподом ей некогда.
– Сегодня? Хорошо… – протянула Вероника. – Только в четыре я не могу, лучше попозже, в шесть. И, извините, Леонид Платонович, я бы хотела побывать у вас дома. Не сочтите, конечно, за нахальство…
– Дома?! – в голосе Воронова прозвучал самый настоящий ужас. – Это неудобно!
Странный человек! Он что, боится женщин? Может быть, ему не дают прохода любвеобильные студентки? Или кто там – жена, теща, куча детей, мама в маразме, про паровоз поет…
– Но такое условие поставило мое начальство! – настаивала Вероника. – Им обязательно нужны фотографии – вы в своем кабинете, на фоне книг… у вас ведь есть кабинет? Есть книги?
– Ну да… – уныло протянул ее собеседник. – Кабинет-то есть… а книг даже слишком много… но вот все остальное…
– А больше мне ничего и не понадобится! – храбро заявила Вероника.
– Ну, если вы так настаиваете… – и Воронов обреченным голосом продиктовал ей адрес.
Старый бомж Сазоныч проснулся на следующий день поздно. Потому что вчера одной бутылкой водки дело не кончилось, явились какие-то личности с литром дешевой бормотухи, а потом все выгребли последние гроши, чтобы хватило на пять пузырьков настойки овса.
Сазоныч с трудом разлепил запухшие глаза и тут же закрыл их, потому что не мог вытерпеть даже слабого лучика солнца, заскочившего в подвальное окошко по недоразумению. Он полежал еще немного и понял, что вставать надо. В подвале никого не было – дисциплинированный Циклоп уже давно мел дорожки и поливал клумбы с ранними весенними цветами. Сазоныч посидел немного, привыкая к вертикальному положению, вспоминая потихоньку вчерашний день, и потянулся к коробке. Саквояж был на месте, но вот сломанный зонтик с ручкой в виде длинноклювой птицы исчез. То есть исчезла только ручка, истлевшие ошметки зонтика валялись на полу рядом с коробкой. Так и есть, расстроился Сазоныч, польстился кто-то на птичку! Он встал и запустил руку в коробку.
И, перерывая ветошь, он отыскал маленький предмет. А когда вытащил его на свет, то не поверил своим глазам. В руках его была табакерка – в хорошем состоянии, чистая!
«Вторая половина девятнадцатого века, – определил бывший сотрудник музея навскидку, – работа английского мастера…»
Лицо бородатого мужчины на крышке было ему чем-то знакомо. Кто это? Не вспомнить… Но как могла табакерка попасть в коробку? Неужели он нашел ее на помойке и забыл? Да нет, такую вещь человек в здравом уме выбросить не может, а если она ему без надобности, он ее в скупку снесет… Как с неба упала…
Сазоныч поднял глаза к потолку, но не увидел ничего, кроме старой темной кирпичной кладки. Повертев в руках табакерку, он решил не ломать голову попусту и пойти к знакомому ювелиру. Деньги-то нужны…
Шел он долго, то и дело присаживаясь на скамеечки и греясь на ласковом весеннем солнышке. Одна старуха подала ему булочку, парень оставил на скамейке полбутылки лимонада.
Наконец добрался. На двери ювелирной мастерской висела табличка «Закрыто», но Сазоныч вывеске не поверил. Потряс двери – точно, не заперто. А как спустился по ступенькам, так и обомлел. Старик лежал головой на столе, и затылок его был покрыт запекшейся кровью.
Ноги у Сазоныча налились свинцом, сердце забилось неровно, пропуская удар за ударом, и привиделась ему покойница жена: как, умирая, тянула она к нему руки и шептала что-то посиневшими губами.
– Скоро уже свидимся, – сказал Сазоныч и от звука собственного голоса пришел в себя. Огляделся по сторонам и понял, что пора ему отсюда уходить. Не ровен час, полиция нагрянет, и возьмут его – тепленького. Не оправдаешься потом!
Вдруг в углу кто-то зашумел, задвигался, и на стол опустился большой зеленый попугай.
– Арчи? – удивился Сазоныч. – Что же здесь случилось?
– Вр-раги! Вр-раги! – закричал попугай. – Р-робеспьер! Р-революция!
– От тебя толку не добьешься, – вздохнул Сазоныч, – ограбили твоего хозяина, говорил я ему, место здесь больно тихое…
Однако, осмотрев помещение, он увидел, что многие ценные вещи на месте. Это еще больше его напугало. Он встал и неуверенно заковылял к выходу.
– Бр-росили Ар-рчи! – закричал попугай. – Пр-редатели!
«Возьму, – решил Сазоныч, – пропадет ведь птица совсем».
Попугай сам залез в клетку.
Прежде чем отправиться к Воронову, Вероника вооружилась в соответствии со своей легендой. Раз уж она представилась журналисткой да еще сказала, что редакционное начальство поручило ей сделать несколько снимков, значит, ей понадобится приличный фотоаппарат и соответствующее оборудование. Благо в фотоателье с этим проблем не было: Виталик, не задавая лишних вопросов, дал ей хорошую камеру с набором сменных объективов.
Камера была не самая новая, но выглядела солидно.
Вероника посильнее накрасилась, расстегнула две верхние пуговки блузки и выпросила у стилиста Лены ожерелье со стразами. Стилист нужен был в ателье для тех, кто заказывал фотосессию. Лена по доброте душевной еще и уложила ей волосы, так что они выглядели просто растрепанными, что очень Веронике шло.
– Мать, да ты супер! – Виталик развел руками. – В клуб со мной когда пойдешь?
– Может быть, когда-нибудь! – Вероника послала ему воздушный поцелуй и убежала.
К назначенному времени Вероника стояла перед входной дверью старого шестиэтажного дома на улице Некрасова. На двери, как и повсюду в наше время, имелся домофон, и Вероника собиралась уже позвонить в квартиру Воронова, как вдруг заметила, что дверь парадного неплотно прикрыта. Видимо, кто-то из жильцов дома вставил в замок щепку, чтобы он не закрывался. Вероника толкнула дверь и вошла в подъезд.
Лифт не работал, и ей пришлось по лестнице подняться на четвертый этаж, где обитал Воронов.
На двери его квартиры было три звонка, около каждого – табличка с фамилией.
На самой верхней табличке красивым почерком, с росчерками и завитушками, было выведено:
«Д.В. Чумовая».
На второй крупными четкими печатными буквами значилось:
«Григорий Ломакин».
И наконец, на самой нижней табличке было напечатано:
«Л.П. Воронов».
«Коммунальная квартира! – сообразила Вероника. – Вот почему он не хотел принимать меня дома!»
