В переводе его требование не нуждалось: Видар принуждает ее к сообщничеству в некой грядущей попытке прибрать к рукам Халцедоновый Трон.
Но что тут еще остается? Ответить: «Ну, так докладывай обо всем королеве и будь проклят», – а затем предупредить Инвидиану о его амбициях? Инвидиане они и без того известны, а ничего определенного, достаточного для обвинения, он не сказал. Таким образом, Луне придется целиком полагаться на милосердие бессердечной королевы.
– Хорошо, – с едва заметной натянутостью отвечала Луна, колоссальным усилием воли сдерживая зубовный скрежет.
Видар опустил кинжал.
– Поручитесь в том своим словом.
Нет, он будет играть наверняка и шансов ей не оставит.
– Во имя древней Маб клянусь в будущем отплатить за услугу услугой соразмерного свойства и ценности, когда ты попросишь о сем, и сохранить, что прикажешь, в тайне от королевы до последнего слова.
Да, именно так. Или же устранить угрозу, не дожидаясь, когда ему выпадет случай предъявить счет к оплате.
«Луна и Солнце, – в отчаянье подумала Луна, – как же я опустилась до того, чтоб давать клятвы Видару?»
Кинжал исчез, как не бывало.
– Прекрасно, леди Луна, – подытожил Видар, вновь обнажив зубы в хищной улыбке. – С нетерпением жду ваших дальнейших донесений.
Оутлендский дворец, Суррей,
14 марта 1590 г.
Стоя навытяжку у дверей, что вели из приемного зала во внутренние покои, Девен не сводил взгляда с противоположной стены: сейчас делом были заняты отнюдь не глаза, а уши. Крайне утомительная обязанность, особенно для ног (на переминания в карауле с ноги на ногу смотрели неодобрительно), но каковы возможности для подслушивания! Мало-помалу он пришел к заключению, что пристрастие Елизаветы к беседам на разных языках призвано не только явить миру ее ученость, но и затуманить смысл разговоров. Придворные, в подражание королеве, также изъяснялись на множестве языков, но всеми, известными королеве, владели считаные единицы. Перед ее трескучей скороговоркой нередко пасовал и сам Девен, однако его итальянский уже вполне позволял уловить суть фразы, а французский сделался просто прекрасен. Посему он смотрел вдаль, держал топорик на длинном древке ровнее ровного и слушал, слушал, слушал.
С особым вниманием вслушивался он в разговоры об Ирландии.
«Неизвестный игрок», как сказал Уолсингем… По всем расчетам Девена, любой подобный игрок должен был обладать правом входа в приемный зал (а скорее всего, и во внутренние покои), либо иметь сообщников, пользующихся сей привилегией. Причем первое – много вероятнее, ибо долгое время столь эффективно влиять на вращение механизмов двора издали невозможно, однако слишком уж твердо полагаться на это соображение не следовало.
Конечно, в приемный зал пускали далеко не каждого, но и допущенных, к несчастью, имелось в избытке. Пэры Англии, рыцари, джентльмены и даже кое-кто из богатых купцов, не говоря уж о заграничных послах… Кстати, не может ли оказаться неизвестным игроком кто-либо из последних? Вряд ли. Ни у испанцев, ни у французов убеждать Елизавету в необходимости казни Марии резону не было, особых причин интересоваться ирландскими делами – тоже, хотя и Перрот, и граф Тирон обвинялись, среди всего прочего, именно в сговоре с испанцами.
Нет, вздор. Послы то и дело меняются, прибывают и отбывают, а неизвестный игрок, если Уолсингем прав, ведет игру не первый десяток лет. Значит, и подозреваемые из послов неважные. Вот разве что настоящие игроки – не они, а их далекие суверены… но эти, так сказать, уже выставлены на доску.
Так мысли Девена и следовали круг за кругом, пока глаза искоса наблюдали за приходящими и уходящими, а уши улавливали любые обрывки их разговоров.
Раздумья прервало легкое постукивание по парче рукава. Целиком сосредоточившись на происходящем по краям зала, он совершенно перестал замечать, что творится прямо под носом.
Перед Девеном с церемониальным топориком в руке стоял Ральф Боуз. По ту сторону дверей Джон Даррингтон сменял в карауле Артура Кэйпелла. Расслабившись и встав вольно, Девен благодарно кивнул Боузу.
Сделав шаг в сторону, он тут же увидел нечто, отвлекшее мысли от бесконечной головоломки. Графиня Уорик, сидевшая по ту сторону зала, отложила пяльцы с вышивкой, поднялась с подушек, присела перед Елизаветой в глубоком реверансе и отступила назад. Перехватив топорик в левую руку, Девен поспешно прошел к дверям наружу, с поклоном отворил их перед графиней и последовал за ней.
Когда оба вышли в караульный зал, миновали караул Йоменских стражей и глашатая у дверей и оказались вдали от посторонних ушей, он заговорил:
– Покорнейше прошу прощения, леди Уорик. Не уделите ли вы мне немного времени?
На лице графини отразилось легкое удивление, однако она кивнула и жестом пригласила его пойти рядом. Вместе они вышли из караульного зала, полного придворных, надеявшихся хоть ненадолго проникнуть в запретные стены для избранных. Дождавшись, пока их ненасытные уши не останутся позади, Девен сказал:
– Нижайше прошу извинения за то, что тревожу вас сими материями. Уверен, на свете немало куда более насущных и важных дел, требующих времени вашего сиятельства. Однако вы, несомненно, в силах понять нетерпение, вселяемое в сердце мужчины любовью. Быть может, вам уже известно, сколь благосклонно расположена Ее величество к моим устремлениям?
Не самая замысловатая речь из тех, что ему доводилось произнести при дворе… однако графиню она явно озадачила.
– К вашим устремлениям?
– Речь о госпоже Монтроз, вашей камеристке, – объяснил Девен. – Она говорила мне, что просила ваше сиятельство помочь нам понять, куда дует ветер… то есть, не прогневает ли Ее величество просьба позволить нам вступить в брак.
Графиня слегка замедлила шаг. На Уолсингемовой службе Девену довелось допрашивать немало разнообразных темных личностей, язык жестов он выучился понимать превосходно и то, что молодой человек прочел в ее заминке, повергло его в уныние.
– Но, мастер Девен… с подобными просьбами она ко мне не обращалась.
Еще несколько шагов ноги послушно несли Девена вперед, так как иных приказаний от хозяина покуда не получали.
– С подобными просьбами не обращалась… – тупо повторил он.
В сдержанном взгляде, брошенном на него графиней, мелькнули искорки сочувствия.
– Если угодно, я могу выяснить, как отнесется к этому Ее величество. Уверена, она не станет возражать.
Но Девен медленно покачал головой.
– Нет… нет. Я… Благодарю вас, миледи, – механически откликнулся он. – Возможно, я попрошу вашей протекции в сем вопросе позднее. Но мне… вначале мне следует поговорить с Анной.
– Разумеется, – мягко сказала графиня. – Полагаю, действительно следует. Да ниспошлет вам Господь доброго дня, мастер Девен.
