За свитой командующего двинулся очередной конный отряд. Кони у римлян были прекрасные, но сама конница играла лишь вспомогательную роль. Возможно, ей не уделяли должного внимания потому, что пехота римлян демонстрировала превосходные боевые качества и обходилась дешевле.
После кавалерии вновь, громыхая колесами, покатили подводы, и Арминий нахмурился. В этом обозе везли баллисты и катапульты — метательные машины, способные бросать тяжелые камни, копья или горшки с кипящим маслом на расстояние, превышавшее дальность полета стрелы. Он видел такие машины в действии в Паннонии — и бунтовщикам нечего было им противопоставить. Как и германцам. Во-первых, когда на тебя градом сыплются смертоносные снаряды, а ты не можешь нанести ответный удар, это страшно, а во-вторых, от катапульт не спрятаться за частоколами, какими обносят укрепленные германские деревни. Метательные машины попросту снесут такое укрепление.
Арминий постоянно говорил, что римлян нужно изгнать из этих земель. Но говорить было легко; при виде же римской армии на марше он невольно подумал, что добиться успеха будет совсем не просто.
За метательными машинами переправились два других легиона. Впереди каждого шагал знаменосец, которому доверили честь нести орла; знаменосца сопровождали воины со штандартами когорт и трубачи с позолоченными медными горнами. Кольчуги знаменосцев, тоже вызолоченные, сверкали под ярким весенним солнцем.
Как всегда, за обозом последнего легиона тащилось разномастное лагерное отребье, сопровождавшее каждую римскую армию, — шлюхи, маркитанты и прочая шваль.
Наконец-то Арминий испытал удовлетворение: за отрядами германцев не таскались такие проходимцы. Правда, у германцев не бывало и тылового охранения, а римляне и здесь оставались на высоте, проявляя свою всегдашнюю осмотрительность.
Когда легионеры затянули разудалую маршевую песню, Арминий невольно улыбнулся, ибо сам пел эту песню, маршируя по полям Паннонии.
Но его улыбка быстро угасла. Римляне задались целью захватить его землю и поработить его народ, и Арминий пока не знал, как их остановить. Знал только, что должен это сделать.
Люций Эггий крутил головой, словно следя за летающим туда-сюда мячом. Всюду, насколько хватало глаз, виднелись лишь пустые поля, а за ними, на расстоянии больше полета стрелы — темные, бесконечные германские леса. Леса, леса — и только. Но это не добавляло ему спокойствия.
— Они там, — сказал Эггий. — Они наблюдают за нами. Неужели ты не ощущаешь их взглядов?
Он почесал руку, как будто ему досаждали блохи.
— А если даже и так? — откликнулся Вала Нумоний. — Пусть себе следят, коли им охота. Клянусь богами, вид трех марширующих легионов даст им повод задуматься.
— Так точно, командир, — согласился Эггий.
Нумоний не был его начальником, но был рангом выше, поэтому Эггию не очень хотелось с ним препираться. Как, впрочем, не хотелось и во всем соглашаться.
— Задуматься-то они задумаются. Знать бы еще о чем!
Надо отдать должное Нумонию — тот не стал одергивать Эггия: в конце концов, его собеседник тоже был командиром немалого ранга, и лучше было спорить с ним уважительно.
— Если им придет в голову какая-нибудь дурь, мы просто изрубим их на куски. Они слишком глупы даже для варваров.
— Надо надеяться, — ответил Эггий. — Но, по-моему, германцы попытаются напасть на нас при первом же удобном случае. В Галлии местные жители сидят тихо: они знают, какую трепку мы задали еще их дедам, и не хотят испытывать судьбу. К тому же в Галлии к нам уже привыкли. Но здесь — совсем другое дело. В Германии народ непуганый и вовсе не убежден в нашей непобедимости.
— Что ж, если у здешних дикарей хватит глупости напасть на три легиона сразу, они быстро убедятся, какого сваляли дурака. А вообще, может, будет и к лучшему, если они нападут? Ну, ты меня понимаешь. Тогда мы разом покончим с главными смутьянами и сможем спокойно заняться превращением этого убогого места в настоящую провинцию.
— Было бы здорово, — сказал Эггий. — Тогда отпала бы необходимость держать здесь такие силы, а у меня появилась бы надежда получить новое назначение… В какое-нибудь местечко с приличным климатом.
— Я бы и сам от такого не отказался, — согласился Нумоний с невеселым смешком. — Последняя зима меня не порадовала, век бы такой не видать… Помню, пару ночей я думал: все, отморожу себе кое-что и стану евнухом.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, командир, — произнес Эггий высоким писклявым фальцетом.
Оба воина расхохотались.
— Лучше было бы отрезать яйца кое-кому из этих проклятых богами германцев, — своим обычным хрипловатым баритоном сказал Эггий.
— Не стану спорить! Даже и не подумаю! — заявил начальник конницы. — Править мерином куда легче, чем жеребцом, а вол не забодает и не затопчет тебя, не то что бык. Мы могли бы сделать германцев покладистыми и…
— И могли бы продать их по хорошей цене, заодно прибрав к рукам все их добро, — подхватил Эггий. — Если продать в рабство всех германцев, можно будет заселить эти края народом, с которым у нас не будет хлопот. Это неплохо получилось в Карфагене. Почему бы не попробовать здесь?
— Я бы не возражал, — ответил Нумоний. — Лишь бы германцы не…
— Они были бы недовольны.
Люций Эггий снова быстро огляделся по сторонам. Уж его-то врасплох не застанешь, он об этом позаботится!
— Как там бишь его зовут… Сегест… Он хочет, чтобы мы сняли шкуру с Арминия, потому что Арминий раздвигает ноги его дочурки. Если верить хотя бы половине слухов, когда Арминий не ублажает Туснельду, он только и делает, что поносит нас.
— Наместник считает, что все это чушь, пустая болтовня, — заявил Вала Нумоний. — Когда пару месяцев тому назад Сегест прислал какого-то варвара с обвинениями против Арминия, Вар отмахнулся и велел гонцу убираться прочь. Сегесту только и оставалось, что сказать: «Зелен виноград!» — если ты помнишь Эзопа.
— Эзопа-то я помню, — вздохнул Эггий. — Но вот что скажу: очень хочется верить, что наш командующий не ошибся. Иначе мы все можем попасть в большую беду.
Эггий умолк, смахнул раннюю мошку с гривы своей лошади и продолжал:
— И можешь передать ему, что я так сказал. Мне все равно. Он знает, что я думаю, — я говорил ему об этом в лицо.
— Да, он мне рассказывал. Вар уважает тебя за прямоту, — ответил Нумоний.
Люций Эггий ни на минуту ему не поверил. Никому не нравится, когда тебе указывают, что ты не прав, особенно если тебе режет в глаза правду подчиненный. Однако Эггий выслужился из нижних чинов и знал: выше префекта лагеря ему все равно не подняться, зато и разжаловать его Вар может не ниже центуриона. Невелика беда! Пусть меньше почет, зато и ответственность меньше. А поскольку Вар не может испортить ему карьеру, Эггий волен говорить все, что думает.
