— Ну и как? На хлеб хватает?
— С трудом. Монополия даже в искусстве. Жаловался, что писатели теперь тоже бренды, что вся литература сейчас в стране держится на одной женщине. Те, кто не попал под ее редакцию, не в контексте. Одна женщина диктует всей стране вкус.
— Его послушать — прямо заговор какой-то.
— Я тоже ему так сказал.
— А он?
— Это не заговор, это бизнес. Одно издательство на всю страну, один редактор, она же начальник цеха писателей. Очень удобно. В общем, он ушел в самиздат, сам выпускает, сам продает, сам развозит по книжным свои книги, если те возьмут. Там тоже за полки платить надо. Теперь место стоит денег, а не товар. Сказал, что пишет на старой печатной машинке по ночам и не дает спать жене. Черт меня побрал спросить, почему он новую машинку не заведет. Потом Клим мне начал рассказывать о разнице, тебе это интересно?
— Да.
— Шила, а тебе?
— Машинки всегда меня интересовали, — взяла она в руки заварочный чайник. — Кому чаю подлить? — обслужила она наши чашки, воспользовавшись пробелом в разговоре.
Марс начал в подробностях объяснять, в чем была разница печатных машинок, будто он сам решил завести такую, что ему мало было заводить по утрам свой «Мерседес», что теперь по вечерам он надумал заняться писаниной. Все слушали вполуха о том, что механика громкая, что мембранная намного тише, почти как ноутбук, но она медленная на срабатывание и тугая, что у нее ножничная клавиатура вполне мягкая, но вертикальный ход самый маленький, что в идеале иметь специальную профессиональную клавиатуру, там совмещенные технологии механики и мембраны, и срабатывание происходит не за счет замыкания контакта плюс-минус, а за счет сопротивления пружины при нажатии, изменяется геометрия пружины — изменяется сопротивление, и происходит срабатывание.
— Но такая клавиатура пластмассовая стоит денег, которых книги Клима пока не приносят, — подытожил Марс и улыбнулся чувством исполненного долга.
Меня не удивило, что Марс все это смог запомнить, он еще в школе отличался дикой памятью, которая могла впитывать столько воды, чтобы затем выжать ее в нужный момент на том же экзамене. Точно так же он запоминал шахматные партии, стоило ему только взглянуть.
Пауза снова настигла нас, будто мы все разом бросились разбирать свои печатные машинки, выдавали мысли в головах наших, чтобы узнать, какая там клавиатура, мембранная или механическая, чувственная или черствая.
— Мне уже ехать пора, — посмотрел на свое запястье Марс. Стрелки заставили его подняться из-за стола. — Я в Пекин сегодня, туда и обратно, в общем, буду через полтора дня.
— Мы уже съедем к тому времени, наверное.
— Вы не торопитесь. Я позвоню, как прилечу.
Он пожал мне руку и приобнял, Марс всегда так делал, это была его фишка. И было что-то теплое, дружеское, мужское в этой простой его привычке. Шилу он тоже обнял и поцеловал в щеку, и, как мне показалось, передержал ее тело больше приличного. Шила улыбнулась, посмотрела на меня и выскользнула из его крыльев.
* * *
«Хочешь…» — что только не предлагал женский приятный голос, пытаясь всеми альвеолами донести свое, но адресат не отвечал, видимо, не хотел. И нечего было уговаривать, понятно, что тот хотел другую, да и нужны ли будут после такие владения, что потом с ними делать? Разбить сады, посадить детей, а из осколков сделать клумбы на свежую могилку твоей любви. Все-таки взаимность остается по-прежнему самой важной деталью в этом бескорыстном, на первый взгляд, чувстве, и даже когда она есть, не факт, что она от вашей модели, от вашего кузова отношений. Ты прошел тест-драйв и побежал в ЗАГС, но этого тоже недостаточно. Пробег, совместный пробег, только он сможет внести ясность, насколько хорошей была сборка, насколько идеально были подогнаны детали ваших предыдущих автопробегов.
Марс гонял в голове свое. Никто не имел к нему доступа, кроме него самого. Его мысли были закрыты на сейф, глубоко под коркой. Только вывеска на улице и много рекламы с улыбающимся его лицом. Банк открыт, банк надежен, банк любит своих клиентов.
Он уехал пораньше из дома, можно сказать, сбежал из собственного дома. Ему хотелось уединиться и все обдумать. Дорога лучше всего могла в этом помочь. Можно было регулировать скорость мысли одной педалью газа. Пробки имелись, но незначительные. Марс то и дело переключал программы FМ. Он пытался найти свою песню все равно что пультом у телевизора, в этой бесполезной медитации может пройти добрая часть пути от одной точки до другой, а может и добрая часть жизни. Ты ищешь свою волну, желательно зеленую, чтобы добраться до точки как можно быстрее. Зеленой волной сейчас для него была Шаде. Она плавно вела своим мягким голосом по полосам, перестраивая машину из одной в другую, а вслед за авто и мысли, которые тянулись шлейфом. Это был ее легкий шелковый шарф, накинутый на шею. Шаде вела машину.
«А может быть, кто-то просто крутит ручку приемника, микроволновки или плиты, выбирая наиболее выгодный для тебя режим. И мы ускоряемся, накаляемся, останавливаемся или замедляем ход», — вдруг кончилась песня и началась реклама. Машина уткнулась в небольшой затор перед перекрестком, Марс общался с Артуром в своей голове:
«Теперь ты понимаешь, почему люди так не любят понедельники? Потому что надо идти на работу. Работа тоже хороша, она знает, что ты у нее в постоянном долгу. Конечно, там есть кое-какие льготы: байки из склепа, кофе из автомата. Да, именно зернами она тебя и расстреливает, не смертельно, конечно. Так, чтобы ты мог исполнять те самые функции, за которые тебе платят. Очень трудно смириться с тем, что ты в данный момент просто польза. С большой ли буквы или даже по имени-отчеству. Гордость до пятницы можно зачехлить. Пусть она твердит тебе постоянно, как мантру: очень важно кому-нибудь принадлежать, но так, чтобы не использовали. Гордости проще, у нее нет ни детей, ни жены, ни вредных привычек. Она, прекрасная неприступная женщина, в чехле до пятницы. В пятницу можно зайти в бар и распаковать, пусть куражится, пусть пригласит на танец твою душу и танцует два дня и две ночи напролет. А там воскресенье. Ты спросишь себя:
— Воскресенье, какой прекрасный день начать новую жизнь.
— Может, все же в понедельник? — скажет тебе внутренний голос.
— В понедельник я работаю.
— Кажется, я начал понимать, я понимаю, почему люди так не любят понедельники».
«Да ни черта ты не понимаешь. Понедельник — это ты!» — кричало немое лицо Марса.
— Главное, дотянуть до пятницы, потом до отпуска, до дачи, до моря. Ты тянешь, не понимая, что самое потрясающее случается, когда ты этого не ждешь и уж тем более не стоишь за этим в очереди.
Говорить с Артуром было не о чем. Вот так поживешь с человеком два дня, а говорить уже не о чем. Что случилось? Неужели мы настолько стали другими? Нет, люди не меняются, просто между ними появляются другие, только одни протискиваются, как в тесном автобусе, что тебе вовсе становится нечем дышать, а других ты сам ставишь перед собой, чтобы только больше не видеть никого. Он поставил Шилу».
