— Хорошо, только с одним условием. Ты возьмешь на себя мои манты.
— Как рационально, — подлил я Шиле вина. «А дети? Какие у них могли бы быть дети? Наверное, такие же очаровательные негодяи вроде меня. Хотя какой из меня негодяй».
— Я всегда старалась быть рациональной, но выходило паршиво. С глупыми было неинтересно, с умными страшно, вдруг они умнее меня окажутся.
— Йога очень помогает.
— Больше всего не люблю пить сладкое.
— Мне кажется, женщины не умеют анализировать…
— Еще как умеют, они делают это, пока тебя нет дома. Берут на анализ отношения, то и дело обнаруживая там низкий уровень сахара и тестостерона.
— Суббота всегда начиналась поздно. На улице уже темнело, а я только садился завтракать. Чтоб я так жил.
— Наши встречи со старыми друзьями были по большей части похожи на отчет о проделанной работе, чего добился, какой ценой, во сколько лошадиных сил.
Проследовала череда ничего не значащих анкетных данных. Артур залил мне в душу столько вина, что ей стало гораздо легче, и что мне больше всего понравилось, что он не стал меня трогать в ту ночь, он понимал, я была растроганна им, но совсем другим.
Тем вечером взгляд мой упал в ее декольте да там и остался. Сначала мы долго гуляли. Мы оба знали, что это был путь домой, ко мне домой.
Она держала его под руку, теперь они шли связанные покусанными мелкими разочарованиями локтями. Мелочь осталась в прошлом. Теперь наши тела то и дело разворачивались друг к другу, как по команде. В его глазах потрескивал огонь, и мне было тепло.
Звезд не было видно, никто не отправлял нам света, даже за нал. Даже в долг, как самым человекообразным, самым разумным из них. Деньги вперед — будут вам звезды. Свет нужен был даже космосу. Свет погас неожиданно. Теперь не видно, что у нас не то, что на окраине, не видно то, что под носом творится. Окно дышало темнотой. В доме напротив света не было тоже. И у космоса есть своя окраина, никто не торопится ее поглощать, хотя Галактика расширяется, все знают о ее жадности в покорении пространств, так недолго и подавиться. Однако для того, чтобы не давиться, надо есть вкусно. Со свечкой я иду к кухне, как в коридоре космоса, зажечь конфорку, хорошо, что у меня плита на газу. Проходя мимо входной двери, слышу, что там уже вышли соседи, значит, не я один остался без света, без Интернета. Скорее бы белые ночи и лето. Солнце, по сути, и есть огромная свеча, а летом — газовая горелка, от которой мы всецело зависим. И стоит только ей захотеть одиночества, уйти в себя, как тут же начинаются шептания за стеной облаков: «Что за лето? Что за погода?» Через несколько часов кто-то включит свет. До этого времени еще есть несколько часов сна. Я забираюсь обратно в постель, обнимаю Шилу. Она пускает меня в свой сон.
* * *
Достаточно встретить свою женщину, чтобы понять, что этот мир не подарок, даже если вы подарите ей его, упаковав и перевязав лентами. Ей всегда будет хотеться чего-то большего… Когда дома было все плохо, он шел к ней. Гладил ее, что-то говорил. Он заводил ее. Потом долго сидел внутри. В эти минуты казалось, только машина понимала его. Ехать было особо некуда, я гонял по пустынным, таким незнакомым ночью улицам, потом выезжал в пылающий жизнью центр. Протыкал своим авто веселье насквозь, сбрасывал пар, слушал радио и возвращался обратно домой, где каким-то чудесным образом все налаживалось, как неожиданно заработавшая после поломки, но без ремонта, какая-нибудь техника.
— Может, в бар сегодня?
— А как же здоровый образ жизни?
— Может, с понедельника?
— А сегодня какой?
— Четверг, — ответил, не задумываясь, я.
— А завтра?
— Не знаю, могу только сказать, что пятница — это гамак, в котором уже не до работы, просто хочется раскачиваться с бокалом вина до первой звезды.
— То есть пока я не подойду.
— Снизойдешь, — лежал я на диване, задрав ноги на его спинку. Звезда снисходила.
Если что-то не складывается в отношениях, разложи диван. Вдвоем разлагаться веселее. Глядя на Шилу, действительно хотелось лечь в гамак меж двух пальм и валяться там до воскресенья, открывая глаза лишь для того, чтобы сорвать банан.
* * *
— Может, в цирк сходим? — бросила наживку, ломая зубами печенье, Шила, когда мы пили чай.
— Мне и дома его хватает.
— Я слышала, что приехали индийские слоны, — убеждала Шила.
— Розовые?
— Само собой, ты знаешь, что они все розовые изначально, только надо их как следует помыть, — начала она клянчить.
— Слона? Помыть? Если только на автомойке для грузовиков.
— Я поняла, ты не любишь слонов, — сделала вид, что обиделась.
— Люблю, — взял я с полки выточенную фигурку шахматного слона.
— А где хобот? Слон без хобота — все равно что мужчина без… Ну ты понимаешь? — провоцировала.
— Я тебя понимаю.
— Ну, так мы идем в цирк? — сделала контрольный.
Вся наша жизнь была сплошным цирком из нелепых слов и поступков. Слова все поступали и поступали, некоторые пролетали со свистом, другие западали, собираясь в большие кучи, из которых они когда-нибудь могли стать поступками.
— Ты не видела мои тапочки? Точнее, один тапок, — почувствовала Шила, что ноги ее подмерзают.
— Может, хватит…
— Нет, одного мало, я комфорт люблю, — нашла она один под кухонным столом.
— Может, хватит строить из себя Золушку, — вышел я из кухни и пошел в свой кабинет.
— Где ты был? — удивленно спросила меня жена, будто я только что вернулся домой.
— Тапок твой искал, — не стал я включать свет в спальне.
— До трех, что ли? — темнота говорила голосом Шилы.
— До двух.
— Нашел?
— Нет.
— Хотя бы один.
— Один я нашел.
— Один мне и нужен был.
— Так нужен?
— В два часа ночи? Нет. Ложись уже спать.
— Ты меня еще любишь?
— Не надо флиртовать с тем, кто тебе дорог.
— Это похоже на флирт?
— Нет, после полуночи не бывает флирта, голый съем.
— Какое грубое существительное.
— Это не существительное, это глагол, — не сдавалась Шила.
— Ну да, если вовремя не расставить точки над. Шила, я тебя съем.
— Почему мужчины так не любят женщин.
— Да любят они, но не всегда так, как хотелось бы им.
— Нет предела совершенству.
— Да, но есть границы дозволенного.
